Остаточная деформация - Катерина Терешкевич

хоть один ткнул пальцем, засмеялся, бросил камнем… Да, возможно, это был бы повод передумать. Но крылатые манекены делали вид, что не замечают чужака. Это же так неприлично, некорректно — хоть кого-то выделить из безликой толпы. Хотя все, все они испытывают сейчас разбавленную жгучим любопытством гадливость.

Лямки рюкзака приятно оттягивают плечи. В болотного цвета мешке — будущее. Точнее, его маленький кусочек, фрагмент мозаики, которую он выкладывает уже много-много лет. Из всего выкладывает, что судьба даёт в руки: из существ, вещей и событий. Яркая смальта, уголь, бутылочное стекло или обломки кирпича — всё в дело, всё в узор. Груз на плечах — не последний кусочек, но уже близко, совсем близко.

«Сырое» фотоволокно удалось достать с большим трудом и за услуги, о которых не хотелось вспоминать.

Он фыркает.

Манекены так гордятся своей свободой, что готовы сами себя заковать в цепи и запереть в клетках. «Общественное неодобрение» способно ввергнуть их в тяжёлую депрессию, которую они будут лечить год, а уж намёк на «порицание»… И при этом при всём — кнофы, симуляторы насилия с погружением, пятимерная наркография «Семь грехов», законные и не очень спуски к «дочерям человеческим», да и сынами не брезгуют, больные на всю голову фантазии…

Лицемеры.

Целая раса полых изнутри лицемеров.

Штефан улыбается встречным, хотя им плевать, они обминают его взглядами, но так надо. С улыбкой на замороженном ненавистью лице он становится абсолютным невидимкой.

Снимает приветливую маску только за городом.

Уже у самого дома сердце внезапно обдаёт холодом. Ноги сами замедляют ход. Дома не в порядке, да, не в порядке.

Он уходит в сторону от дороги, движется к широкой и высокой живой изгороди — густо усеянный ягодным крапом вечнозелёный боярышник рос, казалось, как хотел. Узенькую тропочку внутри периметра из кустарника он протоптал, кропотливо раздвигая, подрезая и подвязывая колючие, крепкие ветки. Конечно, пришлось задействовать стимуляторы роста, но всё равно времени вложено изрядно. Он ныряет в сочную зелень — со стороны полное впечатление, что в зазор между ветками не пролезет и кролик. Идеальное укрытие: нормальный гел здесь просто не протиснется; идеальный обзор, если знаешь, где оставлены смотровые окошечки.

Он замирает у просвета напротив крыльца.

В доме чужие. Чужие шарят по его дому, нарушая все писаные и неписаные законы Гелио.

Штефан горько усмехается. Чего ещё ждать от лицемеров? Но они скоро уйдут ни с чем. Обнаружить его тайник точно смог бы ангел — Пети или Захария, или Игнасий… Эх, Пети… Да любой из них, привыкших жить в нескольких лицах. Возможно, смог бы человек — им тоже не привыкать прятаться ради выживания. А гелы… на редкость тупые существа.

Подождать или войти, устроить показательный скандальчик?

Пока он размышляет, из двери его дома, пригибаясь, выдвигается спиной вперёд громоздкая фигура. Металлический блеск перьев не оставляет сомнений в природе его носителя. Гел-солдат, персона, совершенно здесь невозможная. Ему… ему просто нечего здесь делать!

Армеец волочёт тяжеленный серый ящик — молекулярный адаптер из подвала. Из тайного, тщательно замаскированного подвала, где… Чёрт, чёрт, дьявол!

Невозможное и невозможное.

Солдат спускает груз с крыльца, разворачивается, и притаившийся в боярышнике ангел Штефан узнаёт смуглого жилистого Василя из дюжины Даниила. Василь хмур, он остервенело дёргает длинный чуб и беззвучно шевелит губами, явно поминая что-то нехорошее, покрепче святых ёжиков и даже йорновой матери.

Сотни мыслей взвиваются в голове ангела роем мошкары. Он уверен, что его никто не видел — ни вчера, ни позавчера. Он был крайне, предельно осторожен. Как туповатый армеец смог его вычислить?!

Ответ выбирается из дома — из его дома! — через пару секунд. Лысый ответ на кривоватых ножках несёт, почти баюкая, Штефанов плазмомёт. Да, надо признать, что этот может и не такое.

— Чужая душа — потёмки, — почти сочувственно говорит Михаэль своему солдату. — Никто не мог знать.

— Никто, — эхом отзывается Василь. — Но как он мог пытаться убить лучшего друга?! Вот чего совсем не разумею. Всерьёз же пытался, не пугал.

Ангел горько усмехается. В отличие от прямолинейного вояки, он разумеет. За мечту надо платить. Василь не поймёт. Хотя бы потому, что солдаты не умеют мечтать. Генетически. У них исключена такая возможность, для них всё просто и чёрно-бело.

Пети — гений, с этим не поспоришь. Но иногда просто потрясающий дурак. Упрямый, наивный, непрошибаемый и отвратительно доверчивый дурень! Он верит… верил, что Гелио можно вылечить. Всю эту гниль, пустоту и вырождение — вылечить. Будто не двести лет плюс две жизни внизу и минус крыло, а вчера родился.

Штефан старше почти вдвое, но в двести он таким не был. Нет, не был. Он тогда уже знал, чего хочет. Бился над задачей Паолы, чуя нутром, что главное — там. Не просто годами, а столетиями бился. А Пети взял и решил за пару месяцев. Дорабатывали, хвала Древу, вместе, поэтому можно не грызть ногти от отчаянья, мучаясь, что на первом выстреле рука дрогнула, а на последний, в Здании, и вовсе не поднялась. Всё сделано, так или иначе. Штефан так и не понял, кто и как помешал его планам тогда, у дома Пети. Память-предательница стёрла детали. Зато отлично помнил собственный стыд — от осознания неудачи и совершенно непотребного облегчения от этого же осознания.

— Вот найдёшь этого деятеля и спросишь, что и как он смог, — даёт Михаэль дельный совет. — И того йорна надо отыскать. Чувствую, это тоже придётся делать нам.

На загорелом лице Василя отражается отвращение. Солдаты не должны перечить начальству, но прямого приказа не прозвучало, и Василь возражает:

— А если Совет решит, что это должны делать не мы?

— Совет не может запретить нам заниматься поисками параллельно с другими, — ухмыляется Михаэль. — Вот дождёмся спецов, пусть копают дальше, а сами… И это приказ, приятель.

Штефан не собирается ждать спецов. План вырисовывается мгновенно — не лучший, но оптимальный в данных условиях. Оборудование, которым набит подвал… был набит подвал, он собирал десятилетиями, но оно больше не понадобится. Девчонка не должна подвести, а остальное он сумеет сделать и из ветви. Хуже, но сумеет. У Штефана только один-единственный шанс. И самый важный фактор сейчас — время. Гелы не знают ему цены, и поэтому проиграют.

Он бесшумно пятится к выходу из тайника.

Теперь ему надо быть самым быстрым и самым осторожным. Бежать наперегонки со временем и смертью. Как всегда.

Глава 22. Двадцать шестая Последняя

Неважный мир господь для нас скропал.

Тот, кто прошёл насквозь солдатский ад

И добровольно «без вести пропал»,