Я никогда не - Малика Атей

Мы молчали, Бахти ела орешки, как милая белочка, но потом она вспомнила еще деталь и раскричалась.

– Забыла сказать – знаешь, что он мне сказал, когда мы выходили из бара? Он мне сказал: что за дишманское платье, ты вообще себя в зеркале видела? А я не видела себя в зеркало! – завопила Бахти. – Мы переодевались в темной подсобке, в которой нет никакого зеркала, и в туалет я не ходила, потому что у меня крепкий мочевой пузырь – был крепкий, пока он не бросил меня в горах, а просто так заходить туда и прихорашиваться у меня не было времени, потому что мы должны были обойти очень много баров за вечер, а это был всего второй. И мне было прохладно, и я уставала на таких высоких каблуках, но мне нравилась эта работа. Он считал, что и ради денег ею позорно заниматься, а мне она нравилась – и деньги нравились, и то, сколько на меня обращали внимания и делали комплиментов, и что благодаря этому заработку я могла соглашаться на другую, бесплатную работу – в журналах никогда не платят за съемки, но это было так круто. И не все становятся Натальей Водяновой[70], и я могла ею не стать, но мне все это подходило, понимаешь? Я бы могла сниматься для упаковки хоть самой дешевой краски для волос, хоть для капроновых носков, хоть для китайских тостеров – и это все было бы здорово и уж точно лучше, чем сидеть в этом проклятом офисе. Каждую ночь я представляю, что приеду туда утром – а там пожарище, и все сгорит дотла, и в следующие месяцы я не смогу найти такую же идиотскую работу и вернусь в модельное агенство – мне теперь три миллиона лет, и я уже не смогу стать настоящей моделью, но есть куча дурацких реклам, в которых я все еще мечтаю сняться. И меня бесит, меня ужасно бесит, что Ануар тоже собственник, что он считает, будто фотографироваться в трусах – это ужасно, на такое по собственному желанию никто не согласится, а мне это всегда было легко и приятно, но я никогда не была ужасной, я никогда не была вульгарной, такой, от которой хочется отвернуться. Он ничего не знает о радостях артистичных людей и не может предположить, что не все хотят того же, что и он, что некоторые все время хотят быть в центре внимания, он себя держит за высшую касту, потому что он чем занимается – я даже не знаю точно, чем он занимается! И если он не хочет, чтобы я была моделью, если он это держит за низкий «неквалифицированный» труд и порицает «зарабатывание на своем теле» – так ему и надо, я буду тихо зарабатывать на этом же самом теле, и он даже не узнает. – Бахти замолчала, зная, что последние произнесенные слова – неправда, что она продолжает встречаться с Баке не из мести и не назло Ануару.

Она отдышалась, высморкалась и вытерла слезы.

– У меня сердце разрывается, когда я изменяю Ануару, и каждый раз я говорю себе: это последний, я поговорю с Баке и брошу его, я могу доверять Ануару, он любит меня. Но я так боюсь, что не любит, что меня нельзя любить, что я недостойна любви. И Баке остается единственным, кто меня не осуждает. Я знаю, – она не дала мне возразить, – он не лучший человек и ему было бы невыгодно меня осуждать, но он действительно не принижает меня. Он считает меня хорошей.

Зазвонил телефон, Бахти кивнула мне, чтобы я не сбрасывала.

– Здравствуйте, Корлан, – я совершенно забыла о покупателе, – все в силе, я могу подъехать за зеркалом?

– Нет. – Я постаралась прозвучать вежливо. – Я прошу прощения, но оно разбилось сегодня.

– А рама? – не сдавался мужчина. – Там же в раме дело.

– И рама сломалась, – ответила я.

Он помолчал немного и сдался.

– Бахти, – я вернулась за стол, – ты будешь очень счастливой. Я не знаю, как долго ты будешь ходить к психологу – но люди избавляются от своих травм, и ты тоже от нее избавишься. Ты сумеешь расстаться с Баке, потому что ты храбрая, чудесная девочка. Ты будешь очень, очень счастливой. А еще, – добавила я, и Бахти рассмеялась, – ты можешь забрать любую мебель и любые предметы, хоть все сразу.

Мы говорили до самой ночи, Бахти рассказывала об их с Ануаром счастливых моментах и о том, что она боится далеко не всегда – она гораздо чаще не боится, чем наоборот. Она решила, что завтра скажет все Баке и расстанется с ним, и завтра скажет Ануару, что была замужем. И целый вечер нам казалось, что так оно и будет.

Самые дорогие мне предметы интерьера и вещи я перенесла в ателье – теперь оно походило на жилище старой француженки: заставленные столики, вешалки с платьями, шкатулки с украшениями, картины одна над другой в пять рядов, стопки книг и журналов на полу. Я успокаивала себя как могла. Ничего страшного, это все равно сейсмоопасный город, и иметь здесь жилье – значит иметь что-то, что может рухнуть в любой момент. У меня были друзья, у меня была работа – правда, в дни переезда, как назло, не поступило ни одного заказа, у меня был Карим. Он предлагал помочь мне деньгами, и я все больше склонялась к тому, чтобы принять эту помощь. Я сомневалась не потому, что считала зазорным принимать деньги от мужчины – нет, вовсе нет, – но потому, что принять их значило попасть в определенную зависимость от него. Но если быть честной, разве не зависела я от него и так?

Мне было почти физически больно смотреть, как живо идет торговля в «Андере», но я взяла в привычку заходить к ним каждый день, а иногда и чаще. Ноги сами несли меня туда сразу после, а порой, хуже того, – до работы, как будто травить себе душу входило в мои ежедневные обязанности. В один из таких дней я приперла туда к самому открытию. Магазин был пока безлюден, но эта картина не могла, пусть и на пару минут, дать мне злорадных иллюзий – я точно знала, что в обед сюда набьется куча женщин, потому что не раз и не два я нарочно приходила в обед, стояла в стороне и смотрела, как они разыскивают гладкий телесный лифчик, красивый лиф перед неожиданно образовавшимся свиданием, бесшовные трусы, пару новых колготок без блеска. Не понимаю, как можно подходить к своему гардеробу настолько бессистемно, совершать покупки так хаотично, чтобы никогда не иметь ничего нужного и всякий раз мчаться в магазин в последний момент?

Я поднималась по лестнице на третий этаж, где находился унылый отдел мужского белья и, по всей видимости, небольшой офис компании – я видела порой, как люди в строгой одежде, с папками, скрываются за непредназначенной для покупателей дверью, как вдруг на лестнице послышались голоса. Выше меня на пару маршей поднимались двое, мужчина и женщина, ее каблуки цокали по кафельному полу, она отчитывалась перед ним в какой-то накладке с продавцами и объясняла ему, что случилось, а он пока ничего не отвечал.

– Сожалею, что вам приходится вникать в столь незначительный инцидент, – сказала девушка.

– В своей компании я должен вникать в незначительные случаи, – ответил знакомый голос, – чтобы они не переросли в нечто большее.

Они шли медленнее меня, и прежде чем они скрылись за той дверью на третьем этаже, я успела увидеть спину мужчины.

Это был Карим.

Я замерла у одного из островов с разложенными на нем купальными плавками, не в силах отвести взгляд от проема, в который только что вошел Карим, и меня подташнивало от добравшегося до горла сердцебиения.