Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

Итак, мы ждали, пока в сероватом свете не проступили достаточно явственно очертания расположившихся у ручья викупов – это большие такие иглу из ивовых веток, обтянутых шкурами. Викуп имеет футов двадцать в диаметре и способен с легкость вместить целую семью, наверху у него отверстие для выхода дыма и вони. Вокруг селения валялись кучи мусора, в которых рылись собаки; кое-где виднелись человеческие фигуры: то тут, то там, раскинув руки и ноги, спали воины, явно пьяные, старуха раздувала огонь, мальчишка играл у ручья. Ближе к скалистой гряде размещался корраль с примерно сотней мустангов. Иларио передал по цепочке дистанцию стрельбы: сто двадцать ярдов. Стараясь не высовывать голову из травы, я осмотрел капсюли, вытащил револьвер и проверил винтовку. Нас было человек пятнадцать, залегших с интервалом ярдов в пять, остальные члены шайки рассредоточились, надо думать, по всему периметру дефиле. Никому не выскользнуть наружу. Никто и не выскользнул.

Деревушка начала пробуждаться, и я впервые воочию увидел знаменитых апачей – «шишиндэ», то есть «лесных людей», как они себя называли, или просто «врагов», как обычно называли их мы. Мне почему-то казалось, что они должны быть низкорослыми, но ничего подобного. Мимбреньо Медных рудников не считались самыми высокими среди апачей, но даже так это были крупные, хорошо сложенные твари, страшные, как смертный грех, но гибкие и подвижные. Волосы у них были длинные и свисали свободно. У некоторых на голове имелось нечто вроде шарфа, но большинство расхаживало без головных уборов, если не считать ремешка на лбу, кое на ком красовались рубахи и леггины, остальные щеголяли в одних набедренных повязках. Женщины в длинных платьях выглядели милашками – невысокие, стройные лесные принцессы; их высокие пронзительные голоса оглашали окрестности, пока они ходили за водой к ручью или хлопотали у огня, готовя, без сомнения, жаркое. Несколько воинов направились в корраль, остальные сидели у викупов, зевая и переговариваясь друг с другом. Пара дикарей приступила к раскраске – операция, похоже, ответственная и вызывавшая живые отклики зрителей.

В поле зрения у нас оказались сотни полторы краснокожих. В этот миг один малый в отделанных бахромой леггинах и одеяле встает и обращается к остальным. Большинство индейцев повернулись к нему, чтобы послушать. Охотник рядом со мной прищелкнул пальцами и кивнул, взводя курок; я передал сигнал по цепочке и лежал с бьющимся, как молот, сердцем. По отданной шепотом команде я осторожно высунул ствол, наводя его на здоровенного дикаря на краю главной группы и целясь немного выше окорока. Не стану утверждать, что перед глазами моими вставали в тот миг растерзанные тела с асиенды или еще какая-нибудь чепуха в этом роде. Индеец был для меня просто мишенью, и любой солдат, начиная с самого святоши Гордона, скажет вам то же самое…

Трах! Первый выстрел донесся от каменистой гряды, и вскоре долина окуталась огнем и дымом. Я спустил курок и заметил, как мой дикарь подпрыгнул и повалился на бок. Вокруг него падали люди, и весь лагерь превратился в кипящий котел и огласился криками и громом выстрелов, производимых с убойной дистанции. Я смазал по одному верзиле, зато попал в другого, который побежал к корралю, после чего продолжал посылать в краснокожих пулю за пулей.

Даже картечница Гатлинга не могла быть смертоноснее, ибо каждый в отряде был отличным стрелком, а это сорок человек с шестизарядными винтовками, не считая нескольких оригиналов со старыми длинностволками, которые, впрочем, тоже не мазали. Ружья Шарпа выпускали по шесть зарядов в минуту, а кольты даже еще больше. Не прошло и двух минут, как в поле зрения не осталось ни одного мужчины-индейца. Вся земля была усеяна телами, раненых среди которых тоже не было, ибо стоило кому-нибудь пошевелиться, как в него тотчас вонзались полдюжины пуль. С десяток успели добежать до корраля и сломя голову ринулись вдоль русла ручья, но далеко не ушли. Еще несколько отважно бросились через поток к нашей позиции, но не успели проделать и полпути по склону холма. Бойня закончилась.

Оставались еще викупы, и наши индейцы выдвинулись вперед с разных концов дефиле, начав методично втыкать в обтянутые шкурами стены одну зажигательную стрелу за другой. Когда жилища занялись, изнутри донеслись вопли, наружу хлынули женщины, среди которых встречались иногда воин-другой. Мужчин отстреливали, индианки же мельтешили, словно потревоженные муравьи. Пока они слепо метались между горящими викупами или пытались укрыться у подножья скал, нескольких, должно быть, подстрелили. Когда пальба стихла, долина была затянута густым облаком порохового дыма; не слышно было ничего, кроме треска пылающих викупов да приглушенных завываний насмерть перепуганных женщин и детей.

Из под деревьев стали появляться охотники, Иларио встал и дал нам сигнал спускаться вниз. Шли мы медленно и осторожно, без всяких там «ура» или кличей, поскольку победой такое не назовешь – охотники ведь не вопят, подбирая добычу. Прозвучали еще несколько выстрелов – это добивали раненых – и отрывистые команды. Затем мы молча прошлепали через ручей, направляясь в усеянному трупами лагерю, где нас поджидал Галлантин.

Для охраны женщин и коней были оставлены часовые, а потом заблестели ножи – охотники готовились приступить к тому, ради чего все затевалось. Не хочу беспокоить вас отвратительными подробностями, но упомяну о паре деталей, которые следует сохранить ради истории. Один «замшевый» был занят тем, что сдирал с трупа всю кожу головы, расположенную выше ушей, и его товарищ, ловко срезавший скальп только с макушки, заметил, что тот проявляет излишнее старание. На это первый возразил, что власти Чиуауа предпочитают получать целый скальп.

– Знаешь, некоторые сукины дети, – говорит он, пыхтя и отдуваясь, – ухитрялись сделать из одного скальпа два, так что мексы стали чертовски подозрительно относиться к маленьким скальпам. Хочешь получить всю сумму – притащи им целиковую шкурку! – Потом дернул за волосы. – Да что б тебя, ублюдок, ну, давай!

Еще я заметил, что все скальпы складируются в одну кучу, которую авторы популярных романов не преминули бы назвать «зловонной». И непонятно, с какой стати, поскольку они не воняли – это больше всего напоминало ворох грязного старого тряпья. Галлантин в оба приглядывал за тем, как их просаливают, и вел подсчет. Всего получилось сто двадцать восемь штук.

Вас может интересовать вопрос, снял ли я сам хоть один скальп. Отвечу, что нет. Прежде всего, я ни за какие коврижки не согласился бы прикоснуться к волосам индейца, а кроме того, эта работа требует навыка. Впрочем, меня посещала мысль, что неплохо было бы захватить что-нибудь на память – ну, вы меня понимаете. Как я писал в статье для «Филд», охотничий трофей на стене работает на реноме владельца: вот, допустим, голова изящной антилопы, а вот пучок волос с табличкой: «Мимбреньо-апач, лес Хила, 1849 г.». Я направился уже было к одному телу, лежавшему на склоне холма, постоял над ним с минуту, потом живо зашагал прочь. Убитому было лет восемь от роду.

Это, признаюсь вам, меня проняло. Это и еще та холодная, мастеровитая расчетливость, с которой работали скальпирующие. Среди них было несколько чокнутых, явно испытывающих удовольствие. Небезынтересно было наблюдать и за Грэттеном – очумелый взгляд, руки в крови по локоть, – но большинство хранили каменное спокойствие. И если вы возмущены их деяниями – не сомневаюсь, что так и есть, – то радуйтесь тому, что родились не в долине Дель-Норте и никогда с ними не пересечетесь.