Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

– Жалко глядеть, как пропадают три сотни долларов! – взревел он и под равнодушное молчание снял скальп с юноши. – Вполне сойдет за шевелюру мимбреньо, ребята!

Он, сжимая в одной руке окровавленный нож, а в другой капающий скальп, победно оглядел товарищей.

– Не хуже прически скво какой-нибудь! – прокричал один из шайки. – Высший сорт, Билл!

Кое-кто засмеялся, и я заметил, что на губах Грэттена, потирающего свой длинный нос, играет все та же лисья улыбочка. Сам я делал вид, что все это не более чем анекдот, рассказанный в церковном собрании. А что еще оставалось?

Нравится или нет, я крепко впутался, ибо, пока мы под лучами заходящего солнца вершили свой путь на запад, у меня было много пищи для размышлений, и вывод напрашивался только один. По невероятному капризу судьбы меня занесло в одну из шаек охотников за скальпами, о которых упоминал молодой лейтенант Харрисон. Но я-то полагал, что с установлением в этих краях американского правления они приказали долго жить! Своего рода лесть, можно сказать – Галлантин приценился ко мне и счел достойным включить в свой отряд. Мне вспомнилась наша короткая беседа тем вечером и то, как он произнес свое имя. Откуда ему было знать, что перед ним стоит единственный, надо полагать, человек в Нью-Мексико, которому оно ничегошеньки не говорит? «Придется ехать с ними, – оправдывал я себя, – ничего иного не остается». Не говоря даже об ужасной судьбе оскальпированных дезертиров, я ни за что не решился бы путешествовать в одиночку по местности, кишащей ребятами, спалившими ту асиенду. Ирония судьбы, которую я, будучи слишком напуган, не в состоянии был уловить: ради того, чтобы уцелеть, мне приходилось скакать в компании этих грязных скотов, с каждой милей приближаясь к битве, убийству и кровопролитию. Оставалось уповать только, что кровь эта окажется не моей.

Держа на закат, мы углубились в сильно пересеченную местность с холмами, поросшими сосной и кедром, и делали только короткие остановки, во время которых Галлантин и Иларио совещались с проводниками-индейцами. Наши кони отмеряли милю за милей по этому благоухающему лабиринту. Поступил приказ подкрепиться из седельных сум, прямо на ходу – Галлантин взял след и упрямо шел к цели. По части ночных вылазок я ничем не хуже многих других, ей-ей, но среди этих холмов, густо покрытых зеленью, напрочь утратил чувство направления. Знаю только, что от асиенды мы проскакали четырнадцать часов, и я начал уже бояться, что мой араб вот-вот свалится, но тут скомандовали остановку.

Но и это было сделано только для того, чтобы спешиться и углубиться в заросли. Жуткое дело: ты бредешь в ночи, уцепившись рукой за ремень идущего впереди человека, тогда как следующий сзади хватается за тебя, и изо всех сил стараешься не трещать, как медведь в малине. Другая твоя рука судорожно сжимает ружье, а зубы плотно стиснуты из-за боли в сбитых седлом ягодицах. Мне стало казаться, что небо сереет, и Иларио, идущий во главе, шепотом поторапливал нас. Потом он замер и указал на мерцающий сквозь кустарник красноватый отблеск, который явно не имел отношения к рассвету. «О, боже, начинается!», – думал я, когда мы полезли вверх по склону, уже не держась друг за друга, но выверяя каждый шаг, прежде чем опустить ногу. Иларио шел впереди. Тьма постепенно рассеивалась: можно стало различить своих соседей и мексиканца, ведущего нас. Мы достигли гребня холма и залегли среди кустов, обливаясь потом и совсем без сил – но вот спать почему-то совсем не хотелось, уверяю вас.

Чтобы происходящее было понятно, поделюсь с вами тем, что узнал уже позднее: Галлантин опознал в налетчиках мимбреньо-апачей из Медных рудников Санта-Риты, находившихся к югу от асиенды. Он заподозрил, что индейцы разбили где-то в дебрях лесов Хила лагерь – своего рода передвижную базу, из которой и вышел, как пить дать, тот отряд. Апачи, да будет вам известно, законченные кочевники, и переселяются с места на место иногда после недели, иногда после нескольких месяцев стоянки – как им заблагорассудится. Домов не строят – по их словам, где очаг, там и жилище. Далее Галлантин рассудил, что после успешного набега воины вернутся в лагерь, дабы отметить успех радостными воплями, обжорством и обильной выпивкой из тизвина и кактусового сока, а заодно произвести впечатление на девушек хвастливыми рассказами про то, как корчились над огнем развешанные жертвы. Наш командир рассчитывал, что к рассвету краснокожие уже хорошо наберутся. И вот рассвет наступил, солнечные лучи пробивались сквозь листву, озаряя небольшую долину, а на краю ее общество «Галлантин и К°» уже готовилось открыть свой бизнес. (Интересно, знал ли лейтенант Харрисон, что текущий курс апачских скальпов составлял по три сотни за штуку? И впрямь получше бобра будет.)

Перед нами находилось узкое, каменистое дефиле с протекающим по его дну ручьем. В том месте, где дефиле расширялось, переходя в открытое ровное пространство размером в акр, ручей превращался уже в небольшую речушку. Потом скалистые стены сближались снова. На открытом пространстве притулилась индейская деревня, за которой футов на семьдесят в высоту вздымался почти отвесный утес, а за ним начинался поросший лесом уступ. С нашей стороны склон был крутым и покрыт кустарником, а другой конец дефиле разбегался расселинами, густо утыканными деревьями. Превосходное укромное логово, стоит признать, при условии, что о нем никто не знает, но Галлантин узнал, и теперь оно превратилось в смертельную западню. Апачам, конечно, следовало выставить часовых, вот только сомневаюсь, что они этим озаботились: опьяненные удачей и своей кажущейся безопасностью индейцы явно не видели такой необходимости.

Я почти не сомневался, что мы атакуем селение на рассвете, и перспектива рукопашной в узкой долине совсем не улыбалась мне. Так непременно и случилось бы, находись деревня на открытом месте, где много путей к отступлению. Чего я не учел, так это что наша экспедиция носит вовсе не военный и даже не карательный характер – это охота. Ты просто убиваешь зверя, снимаешь шкуру и кладешь в карман шестьдесят соверенов. Если дичь может кинуться врассыпную, стоит брать ее врасплох, когда же ей некуда деться, как кроликам в садке, удобнее всего сидеть в засаде и стрелять в свое удовольствие. (Все это я попытался потом изложить в статье для «Филд», которую назвал «Охота на человека как Большая Игра, или Доводы „за“ и „против“ заказников». Там развивалась мысль, что для охотников за скальпами апачи ничем не отличались от медведей, волков или антилоп. Охотники, конечно, ненавидели мерзавцев, но ведь к волками или львам теплых чувств тоже не испытывали, причем ненависть зверолова к добыче прямо пропорциональна его страху перед ней. О, среди них имелись такие, для которых наслаждение от убийства значило больше премии за скальп – как правило, те, у кого дикари убили или угнали в рабство родных; были и такие – вроде меня в тот день, – кто горел желанием отплатить за зверства, увиденные на асиенде, но большинство охотников волновали исключительно деньги. Я привел в статье описанный выше случай, когда охотники оскальпировали двух своих же товарищей, и подчеркнул, что в Нью-Мексико уже тогда находились люди, которые провозглашали практику Галлантина сбывать любые волосы – включая мексиканцев, американцев, мирных индейцев и т. д. – неэтичной. По их словам, именно она доставила охотникам за скальпами их дурную славу. «Филд» не напечатал статью – имеет, мол, ограниченный интерес, но я придерживаюсь мнения, что тема заслуживает серьезного обсуждения, и публикация вызвала бы оживленные отклики.)