Слова на стене - Джулия Уолтон

Я глубоко верю, что вы обретете искомое вами наставление и вынесете справедливое решение по этому делу.

Храни вас Господь.

Пол Тиволи.

Партнер в «Скиннер, Болтон, Хоррокс и Тиволи».

Прежде чем вы спросите меня, что означает для меня это письмо, я вам скажу: нет ничего особенного в том, что я расплакался, поскольку я сейчас часто плачу. Это новое лекарство, которым меня теперь пичкают, довольно сильное, и среди наиболее распространенных побочных эффектов присутствуют апатичность, эмоциональная неустойчивость и пониженное половое влечение. Так что слезы – это нормально, но я все-таки не ожидал, что письмо на меня так подействует. Раньше он никогда меня так не называл. Своим сыном. Словно я ему принадлежу.

Когда я выбрался из своей комнаты, мама уже спала, но Пол еще не ложился. В последнее время он всегда засиживается допоздна.

Я смотрел, как он сооружал сандвич с арахисовым маслом и фруктовым желе, и понял, что это предел его способностей сделать себе что-нибудь поесть. Он даже не выровнял ломтики хлеба перед тем, как сжать их. Словно оставленный без присмотра младенец.

Когда он заметил, что я стою в дверях кухни, то сказал «Привет!», словно я чуть раньше не наорал на него без всякой причины. Словно я просто зашел в кухню, и все. Я тоже произнес «Привет». Потом тишина. Несколько секунд я стоял, полностью отдавая себе отчет в том, насколько безумный у меня вид. Совершенно убитый тем, насколько нормальным выглядел Пол в незаправленной рубашке и с уродским сандвичем в руке.

Он разрезал его по диагонали и протянул мне половинку, положив ее на салфетку. Я взял, и мы начали молча жевать. Закончив с едой, я вытащил из кармана письмо и толкнул его по столу в сторону Пола.

– Прости меня, – произнес я.

Я хотел сказать «Прости, что наорал на тебя», но решил высказать всеобъемлющее «прости». Прости, что я псих. Прости, что сорвался на тебя. Прости, что никто не научил тебя делать сандвичи. Прости, что от этого не легче.

Пол пару секунд разглядывал меня, потом выдохнул и улыбнулся:

– Все нормально, Адам.

И на минуту мне показалось, что так оно и есть. Он по-дружески потряс меня за плечо и отправился спать.

Я понял, что мама оказалась права. Еда должна что-то значить. Даже неуклюжие сандвичи Пола с арахисовым маслом и фруктовым желе.

19 июня 2013 года

Меня не было в палате, когда она родилась. Пол извинился за меня, потому что он нормальный парень, а маме было уж совсем не до того, кто там находится в родильной палате. Какое-то время я сидел в комнате ожидания вместе с этой мегерой, мамашей Пола.

Она говорила всем, кто готов слушать, что ожидает рождения первой внучки, как и положено добропорядочной пожилой даме. Люди улыбались в ответ, приносили свои поздравления, говорили, как все это замечательно, и убирались прочь. Тогда, когда никто на нас не смотрел, она бросала на меня испепеляющие взгляды, от которых я должен был сквозь землю провалиться лишь оттого, что живу. Но ничего у нее не выходило. Я просто ей улыбался.

– Вы слышите их? – прошептал я.

– Слышу кого? – не поняла она, оглядываясь, дабы убедиться, что нас никто не подслушивает.

– Ангелов. Они снова поют. И они такие прекрасные. Разве вы их не видите? – И тут я состроил ей свою лучшую психованную рожу. Как Николас Кейдж почти в каждом своем фильме.

После этого она не произнесла ни слова. Я впервые почувствовал себя счастливым оттого, что я псих.

Кстати говоря, я ошибся. Большинство новорожденных младенцев – это уродливые и бесформенные кусочки плоти. Но только не она.

Пол тотчас же дал мне ее на руки. Прекрасную, крохотную и розовенькую.

Она кричала во все горло, когда Пол передал ее мне, но как только я на нее поглядел, она сразу все поняла. Она догадалась, кто я такой. И совершенно не важно, что в помещении стоял жуткий запах или что мамаша Пола переводила встревоженные взгляды с малышки на своего сына и обратно и одними губами говорила, что кто-то должен отогнать меня от малышки к чертовой матери. Мы были вместе, и в этом присутствовало нечто, приводящее в трепет. В том смысле, что я теперь ее старший брат. Забавно, как быстро можно кого-то полюбить.

Мамаша Пола заявила, что малышка – это вылитый отец, а я пребывал в хорошем настроении, так что не назвал ее идиоткой.

Через несколько часов появилась Майя, чтобы поглядеть на новорожденную. На руки ее взять она не захотела, но и неприязни тоже не выказала. За что ей большая похвала. Она коснулась пальцем крохотного кулачка и улыбнулась.

– Как ее назвали?

– Сабрина, – ответил я. Майе это понравилось. В имени содержалось ровно столько прелести, сколько она обретет, когда подрастет. Вообще-то мне не хотелось думать о том, что Сабрина вырастет, поскольку становилось тревожно при мысли, что она превратится в маленькую девочку. Это означало, что когда-нибудь она станет женщиной. И что-то точно изменится. А я хотел запомнить ее такой и с такими глазенками, какими она смотрела на меня.

Заехал Дуайт и привез Сабрине огромного плюшевого мишку в розовой балетной юбочке. Он держал Сабрину на руках двадцать минут подряд, ни на секунду не умолкая, пока ей не понадобилось сменить подгузник. Это он воспринял без всякого отвращения. Он был в восторге, и я его не виню.

Еще заходили мои галлюцинации, что в общем-то меня раздражало, но появились они без злого умысла. Они просто торчали в ногах маминой кровати и корчили рожицы малышке. Она их не видела, а мне не хотелось портить им веселье. Не то у меня было настроение, чтобы кому-то что-то обламывать. Слишком я для этого устал.

Я думал, после начала приема нового лекарства мои видения изменятся, но этого не произошло. Единственной, кто по-прежнему казался немного другим, была Ребекка. Она сильно дурачилась, а когда кто-то закрывал окно или хлопал дверью, пряталась за ближайшим предметом. Когда же малышка начинала плакать, Ребекка падала на пол и затыкала уши.

Мне хотелось взять ее за руку и что-нибудь ей сказать, может, чтобы она не боялась, но в помещении было полно народу, и чем бы лечебным меня ни пичкали, похоже, препарат срабатывал. Я знал, что мне не надо с ней заговаривать, однако все равно ощущал себя виноватым, глядя, как Ребекка падает на пол. Выглядела она такой одинокой.

* * *

Сегодня ко мне домой заявился Йен.

Я думал, он в конце концов все-таки может зайти. Все знали, что именно Йен запустил видео на балу, поэтому на него, наверное, давили, чтобы он хоть что-то сделал.

Когда я увидел его стоящим у двери, мне захотелось ему врезать. Хотя с того происшествия прошел уже месяц, злоба моя не утихла. Мне хотелось изо всех сил сжать руками его жалкое личико и хорошенько протащить его по крылечным перилам, однако какая-то часть меня думала, что он ненастоящий.