Призраки дома на Горького - Екатерина Робертовна Рождественская

до Кара-Дага и моря, предоставив во всей красе самый захватывающий вид на Коктебель. И словно спрашивал: ну как, стоило оно того? Смотрите, красота-то какая! И сам отвечал: да, стоило! Лучше вида не найти! И вот наконец уже ворота Дома творчества, которые очень строго охранялись – грозные вахтеры, из бывших милиционеров, стояли и у входа на набережную, и на дороге, в самом конце парка, откуда въезжали и выезжали машины писателей. Так уж здесь было заведено – если на территорию забредал какой-нибудь чужак, ему сразу устраивали допрос – кто, откуда, зачем? И без внятного ответа выпроваживали взашей со словами «ходят тут всякие, гадят». Оно и понятно: не будь такого строгого режима, парк на самом деле давно бы вытоптали и пропи́сали, превратив его в единственное отхожее место во всем Коктебеле, поэтому страждущие так и норовили прошмыгнуть через церберов и нырнуть в кустики, чтобы облегчиться.

Но разве до этого было уставшим москвичам, которые, вывалившись наконец из автобуса на родной писательской территории, стали все как один потягиваться и разминать застывшие после долгой дороги члены? И вот наконец после первого инстинктивного движения последовало второе – хорошенько встряхнувшись, каждый стал принюхиваться, по-собачьи подняв голову, поводить носом, как зверье, учуявшее новые волнующие запахи. Пахло отдыхом. Таким долгожданным и пьянящим. Коктебельский отдых имел свой определенный аромат: не успевшей еще отцвести глицинии у самого входа в дирекцию, старого разгоряченного сада с еле живым единственным фонтанчиком, шашлыкового дымка, прилетевшего с набережной, кисло-пьяного вина и моря, этого синего Черного моря, которое, в общем-то, ничем таким ярким и особенным не пахло, но городскими жителями явно ощущалось. И да, пахло предвкушением. Предвкушением стихов, страниц, друзей, компаний, походов в Мертвую бухту, любовью, фруктами, мидиями в чайнике на костре, рынком, вечерними картишками и ночным вдохновением. Взрослые остались регистрироваться, дети, словно сговорившись, штук шесть или семь, запыленные, разновозрастные, но объединенные дорогой и усталостью, бросились к морю.

Пляж с крупной, отшлифованной морем галькой и поджаривающимися, уже с корочкой, распластанными в неловких позах телами тихо вздыхал, шелестел и похрапывал. Он был похож на единый слаженный организм, в котором все было предрешено и естественно – этим пора зайти в море, этим пора выползти, хватит, вон тем загорающим надо перевернуться на спину, чтобы позже не пришлось делать компрессы из кефира, а этим хорошо бы поиграть, скажем, в волейбол, засиделись. И все это как-то само собой делалось, игралось, переворачивалось, выползалось.

Пока Крещенские затаскивали чемоданы в два соседних номера, Катя с Лиской, пусть еще совершенно нетронутые солнцем, бледно-розовые и одетые пока по-городскому, даже заходить в дом не стали, а убежали к коктебельскому морю, чтобы влиться в этот пляжный организм. Обе скинули обувку и пошли прямо к воде, чтобы побыстрей проверить, теплая ли, и торжественно открыть тем самым долгожданный сезон.

Катя помнила Коктебель с детства, когда он лежал еще маленьким поселком у моря, простой рыбацкой деревушкой, спрятанной за горами от чужих глаз. И называлось тогда это место Планёрским. То ли из-за особой розы ветров, так привлекающей летунов всех мастей, то ли еще по какой-то другой причине. Планёрское – и все. Тут часто снимали кино, а самое известное было, конечно, «Алые паруса», любимый тогдашний Катин фильм, ведь он так напоминал ей детство у моря, поскольку снят был именно в тех коктебельских местах. И Катя, увидев где бы то ни было отрывки из этих прекрасных красных «Парусов», сразу рисовала себе одну и ту же картинку: отец, могучий и высокий, сажает ее, худющую, на плечо и торжественно несет в море. И она становится выше всех, выше ребят, очень завидующих этой девчонке и бегущих за Катиным папкой, выше взрослых, с улыбкой поглядывающих на эту парочку, и даже выше пролетающих над морем чаек. Да и помимо этих теплых воспоминаний, Ассоль с капитаном Греем играли самые красивые люди на свете – Вертинская с чуть раскосыми ланьими глазами и Лановой в черном костюме принца и немыслимой шляпе, ну абсолютно романтическая девичья история.

В первые годы на отдыхе в Коктебеле. Роберт с Катей. Середина 60-х

Крещенские в те времена, в начале шестидесятых, в Планёрском-Коктебеле бывали часто, почти каждый год, и тоже в лечебных целях – уж Катька-то болела в детстве намного чаще Лиски и хотя бы один летний месяц ее выдерживали именно здесь, в здравнице, которой Коктебель и считался, где все должно было способствовать улучшению слабенького детского здоровья – и солоноватый воздух, пропитанный пахучими степными травами, и теплое южное море, и утренние солнечные ванны, и морские горловые полоскания, и прогулки в благоухающем южном парке, и сон на балконе под марлевым балдахином от комаров. И вот, после долгого перерыва Катя приехала сюда снова – и сразу на пляж, бегом, за руку с Лиской, по старой памяти.

Снова в Коктебеле спустя 10 лет. Молочный коктейль на набережной. Катя с сестрой

Народу у моря к вечеру оставалось уже не так много, кто-то все еще покачивался поплавком на волнах, кто-то камнем лежал на подстилке, пытаясь получить от местных природных богатств все, что выдают на день, от и до, многие лениво уже собирались на ужин. В воздухе сильнее запахло пряными травами, а солнце уже съехало почти к самой кромке воды, окрасив небо в красноватое цыганское золото. Черное море перестало быть синим, небесное золото разбавило цвет воды, она потеряла дневную прозрачность и яркость, загустела, стала похожа на ртуть. Основная масса отдыхающих отправилась по номерам, чтобы подготовиться к выходу в свет, ведь после еды в писательской столовке принято было при всем параде пройтись по коктебельской набережной. Женщины на это дефиле одевались чрезмерно, ни дать ни взять, словно в театр или в гости, напомаженные, блистающие кто настоящими, кто поддельными цацками, со взбитыми волосьями и впечатляюще-зовущими декольте. Мужчины рядом были одеты намного проще – кто в светлых полотняных бесформенных штанах и майке, а кто и вовсе в полосатых пижамных или тренировочных.

Катя села на край деревянного настила прямо у моря и отпустила сестру на волю. Та мигом сбросила сандалики и тихонечко, кряхтя и чуть прихрамывая на камешках, поковыляла к воде. Заулыбалась, захлопала по волнам руками, весело затопала, следя за тем, как далеко разбегаются брызги.

– Далеко не заходи, там сразу глубоко! – дала Катя указание сеструхе. Солнце уже задумало опускаться, понемногу экономя жар, и лучи его из