HOHMO SAPIENS. Записки пьющего провинциала - Владимир Глейзер

О «важняке» — лирическое отступление.

Усатый майор милиции Нина Михайловна Чекалова, со слов Демьяненки, присутствовавшей на всех следственных действиях, представляла редкое исключение из описываемой ментовской братии. Она выполняла жесткий приказ «найти хоть что-нибудь!» предвзято, но профессионально. Из одного тома козлищевой белиберды (двадцать два эпизода преступления с единой формулировкой — ВНИМАНИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ! — «купил, похитил, реализовал»!) она составила девять. И что ж?

Со мной как бы все было ясно — очевидная фабрикация, но Шохин? Двойник, при всем своем размахе, за рамки Гражданского кодекса тоже не выходил! И она это доказала — превышение служебных полномочий! Все! Ах, менты поганые! Боевой народ прямо на посадку по УК идет — статья «незаконный арест и содержание под стражей», части вторая и третья: в преступном сговоре, группой лиц.

Ай да Светка, ай да плевакина дочь!

Повалила она ментов поганых и из грязи два года не выпускала: одиннадцать милицейских козлищ, начиная с одноименной капитанши, испили говна полной чашей, блея на служебных расследованиях и трясясь от неминуемого применения к ним забытой в СССР уголовной статьи. Посадить их, конечно, было невозможно, но от должностных рокировок и неприсвоений очередных званий они натерпелись.

На сорок третьем году жизни Светлана, трудоголик и алкоголик (две вещи — совместные!), перезапила и умерла во сне от острой сердечной недостаточности законных средств борьбы с произволом. Из-за псевдоэстетического отвращения к дешевой селедке я так ни разу не обнял ее. Но любил, люблю и помню.

Шохин юзом из двенадцати лет, предложенных прокурором, вместо штрафа отсидел год.

Потом по специальности «ЖЭК-потрошитель» — еще один.

В настоящее время находится во всероссийском розыске по подозрению в хищении двадцати четырех тонн просроченной гуманитарной пищепомощи для сирых и убогих.

Если встретите непрерывно курящего седого усатого джентльмена потрепанного вида, похожего на Глейзера, срочно сообщите в ближайшее отделение милиции!

Особая примета: не пьет.

Чем и опасен.

Борцы-шестидесятники, к самой негероической части которых я относил себя тогда, не только читали самиздатовские книжки и обсуждали на кухнях, доживет ли СССР до 1984 года, но и сильно выпивали. Причем часто — в изощренной форме. Химики и медики творили чудеса с похищенным на работе спиртом-«калошей». Историки и филологи подпольно гнали самогонку. Остепененные физики-ядерщики, скидываясь, покупали дешевую водку и превращали ее в вермуты, аперитивы и кальвадосы, настаивая на ней полевые травы по опубликованным под маской художественных произведений самогонным рецептам странника-иконосборца Солоухина. Ах, сколько нам мгновений чудных готовил просвещенья дух!

Так, ученый-химик и медик Боб Старцев спирт в производство вообще не допускал, а наклеивал на стеклотару череп с костями и ставил ее для обзора любопытных посторонних посетителей на самый верх дальних полок. Остальные химикаты валялись как попало, с надписями на латыни, понятными специально образованным сотрудникам.

Но однажды случилась беда — лопнула канализация, и в заполняемую дерьмом лабораторию были вызваны сантехники в количестве двух крепких мужиков. Убийцы в белых халатах, а именно такую роль в этой истории сыграли бежавшие с поля вони сотрудники лаборатории, радостно пошли в буфет распивать компот из сухофруктов.

А мужики стали судорожно обнюхивать оставшиеся без присмотра пузырьки с абракадаброй на этикетках на предмет обнаружения и тайного изъятия спиритуса вини, терпкий запах которого профессионально перебивал привычную им по работе вонь. И они нашли искомое — беспримесную на язык прозрачную жидкость большой градусности!

Разлив четырехсотграммовый пузырек в два граненых стакана всклинь и для сокрытия преступления заполнив образовавшуюся пустоту водопроводной водой, мужики под припасенный к случаю соленый огурец вмазали счастливую находку. Вопреки ньютоновским законам, противодействие в этом эксперименте было не равно действию. В течение минуты из всех дыр только что здоровых мужиков полилась химическая жидкость, которая на фоне сточных вод, заполнивших лабораторию, напоминала газировку без сиропа. Теплые источники били, как в долине гейзеров, не прерываясь. Один из извергателей из последних сил по-пластунски дополз до буфета с мольбами о неотложной помощи и туалетной бумаге.

Для постановки диагноза ученый-химик и доктор Б. Я. Старцев, рискуя башмаками, вошел в холерный барак, прочитал надпись на источнике: «РНЕNOLPHTALEINUM» — и вызвал «скорую». В пересчете на таблетки незадачливые дристуны выпили враз по сто упаковок аптечного пургена!

А преклоннолетний советский писатель К. по причине непрекращающейся тяжести в боку мужественно бросил пить и начал лечиться от вполне предполагаемого по образу жизни цирроза печени — как у врачей, так и у знахарей. Знакомый колдун из родных яицких степей порекомендовал страдальцу ежедневно потреблять меру пророщенного овса, который даже для столь значительной фигуры — члена бюро обкома коммунистической партии — являлся дефицитом. Но другие члены бюро обкома, понимая, что цирроз печени — их профзаболевание, скинулись блатом, достали товарищу по письменной борьбе за дело пролетариата два огромных мешка чудодейственного злака и привезли медикамент на дачу, где обессиленный прозаик уже в коме злобно строчил в стол толстый исторический роман про хороших белогвардейцев и плохих большевиков под рабочим названием «Опущенная целина».

Прорастить одновременно центнер зерна было негде, и трехпудовые мешки были отданы на ответственное хранение великовозрастному писателеву сыну Андрюшке, остепененному философу, альпийскому стрелку в отставке и темному пьянице с детства. А также — моему соседу по даче на волжском берегу и безотказному собутыльнику. Под крутой горой за моим нужником (в целях неразоблачения по разным причинам непьющими родственниками) Андрюшка зачистил площадку от ветвей и мусора, привез на лодке-гулянке сорокаведерную дубовую бочку и замесил в ней брагу. Ожидаемое зелье получило название в честь крылатого овсоеда мировой литературы — пегасовка.

Корчажничал Андрюшка по только ему неизвестно откуда известной народной кулинарии: неделю варил солод, замачивая на брезенте овес с горохом, потом молотил смесь в ручной кофемолке, перетирал в ступе, как Баба Яга, и только потом бросал закваску в бочку. Параллельно сложному органохимическому процессу брожение проходило и в уме нашего третьего соседа — новейшего историка, доктора наук Сани Кредера, человека пунктуального и тщательного. Работа в архивах и собственная биография немецкого ссыльнопоселенца приводили его к мысли, что богоугодное дело самогоноварения в среде голожопых научных работников, кроме правоохранительной тайны, требует технологически превентивных деяний как для сохранения собственного здоровья, так и избежания пьяных зачатий — актуальной трагедии шестидесятников, после которых, как известно, природа отдыхает до сих пор. Пользуясь своими обширными международными связями, Саня приобрел контрабандный самогонный аппарат чешского стекла и промышленного типа — с тройной очисткой с помощью сертифицированных ядохимикатов, дающей в результате чистый спирт без запаха и цвета. Но ожидаемого результата мы не получили.