Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов

– Одним выстрелом двух зайцев…

– Нет. Если второй заяц – комитет, если ты об этом, то нет. Роженицы после площади поджали хвосты, но они уже и так были сбоку припека.

– Мятеж?..

– И это тоже. Но и справки, как ты сам говоришь, никуда не делись.

– Выходит, Даниилом… верней, Иваном она страховала не цесаревича, а случай, если эти справки всплывут?

– Да. И теперь именно такой случай.

– Вы о чем?

– Иван умер позавчера.

Андрей почувствовал, как что-то ледяное возникает под ложечкой, расходится по груди.

– Как?

– Пока неизвестно. Но – морфин. Смертельная доза. Сам.

– А что не ясно?

– Ампулы были в ординаторской, в сейфе. И сейф не отпирался накануне ни днем ни ночью.

– Если ампулы оттуда, значит, отпирался.

– А если судить по журналу учета, по пломбам, по сигналам с камер – нет.

– Да как такое возможно?

– Вот и спроси у своей… подопечной.

– Что?

– Перед смертью он был у нее.

– Но не она же дала ампулы?

– Нет, конечно.

– Так откуда они?

Советник снял очки и водрузил обратно.

– А откуда у идиота след от электрошокера, если никто к нему близко не подходил?

Андрей встряхнул плечами, будто хотел сбросить что-то стеснявшее, давившее его. В зале стоял гомон, сдабриваемый то смехом, то телефонным треньканьем. Пахло свечами, жареным мясом. В несколько присестов, заодно с перевязью, он снял плащ и сложил его на скамье.

– Я вот одного не пойму. После моей встречи с Шабером вы должны бы упечь меня… А вы говорите такое, что переплюнет двух Шаберов.

– После твоей встречи с Шабером кое-что было.

– Что?

– Иван, та же прачечная…

– Электрошокер.

– Электрошокер, да.

– Вы опять про мою подопечную?

– Нет. Про тебя.

– При чем тут я?

– Хороший вопрос. От себя скажу: если бы я не понял, что то, что было после Шабера, не заставило тебя измениться, – не случилось бы и этого разговора.

– Почему?

– Потому что я еще помню твой сундук с пистолетиками.

– Ну а это, господи, тут к чему?

– А к тому, что сундук этот ты опять притащил на Факультет. Ты и не расставался с ним.

Андрей примял плащ, чувствуя под складками бугор кобуры.

– А если и до сих пор таскаю?

– А вот это мы сейчас и проверим.

– Да?

Советник поерзал на скамье.

– Что, по-твоему, было самым трудным в покушении?

– Перевербовка снайпера, – сказал Андрей наобум.

– Если внушить ему, во что сам веришь, – яд, липовое престолонаследие, – наобещать черт-те чего, думаю, ничего особенного.

– И что тогда?

– А то, что так намылило глаза, что на него и не смотрят, что считается чем-то как дважды два.

– Фантом, что ли?

– Молодец.

– Почему?

– Потому что цареубийцы не дают объявлений, а убедить нормального человека, что он уйдет живым из такого переплета, нельзя. Остается одно: открыться исполнителю. То есть искать самоубийцу. Но это такой народ: семь пятниц на неделе. Брать полного психа себе дороже.

– И что остается?

– А то, что и сделал твой батюшка.

– Что?

– Найти святого, юродивого.

– В смысле?

– В прямом смысле. Божьего дурачка.

– И как же найти – дать объявление?

– Шутки шутками, а через газеты всё и сошлось. Парень – бывший детдомовец – просил денег для больных сестры и матери, но давал счет приюта для собак.

– Что-то не похоже на святого.

– Нет, похоже. И твой отец сразу понял, что похоже… – Советник откашлялся. – У тридцатилетнего детины не было семьи. Дневал и ночевал в приюте. И всю семейную жизнь выдумывал себе. Ну, или семьей для него были те псины, такие же горемыки. Обработать такого не проблема. Даже по телефону с модулятором.

– То есть вы прослушивали их…

– Слушали, куда деваться.

Андрей, делая вид, что глядит на часы, поддел рукав, пропустил под него пальцы и со всей силы сдавил предплечье.

– Ведь я прослушал все… – Советник неуверенно уставился в стол. – Да. Все. И сперва все было как обычно. Но потом… Потом, скажем так, я понял, как втягиваюсь. Ведь твой отец не только соблазнял малого сего. Он соблазнял его после того, как соблазнил себя, когда сам начал верить в то, что обещал. Фантом верил ему, как ребенок. Именно – как дитя. Но это доверие не так невинно. Оно такой же залог предательства, как ложь. И как по-другому объяснить, что отец, когда говорит ему про закладку, путает номера домов? Вот так по-детски, ни с того ни с сего? Что делать?

– В смысле? – удивился Андрей.

– Если бы Фантом не нашел закладку, отец должен был перенести тайник.

– Ну и перенес бы.

– Да. И увидел, что боевые патроны стали холостыми.

– Так вы подменили их?

– Ты как с луны свалился. Встань на мое место – да хотя бы со своего не сходи – и скажи, как мы могли пустить к трибуне вооруженного человека?

– И вы после этого считаете, что чем-то лучше его?

– Ты не слушаешь.

– Ну и что дальше?

– А дальше я завел шарманку, позвонил Фантому и дал координаты закладки. И это… – На мгновенье лицо советника раздвинула плоская, страшная улыбка манекена. – Этот секретный фонд – самое чудовищное, что есть в архиве. А там есть много чего. Теперь без расшифровки не скажешь, где твой отец и где твой покорный слуга.

– Угрызения совести? – усмехнулся Андрей.

Советник достал портмоне, вытянул из него потрепанную карточку и положил на стол.

– Про совесть у кого-нибудь еще спроси. Не знаю. Но вот что скажу за себя: предательство того, кто доверился тебе, – сильная штука. Убойная. Угрызениями не спасешься.

Андрей взял фотографию. На передержанной и смазанной картинке мало что можно было различить. Из белесого, будто прошитого светом тумана выступало похожее на палаточную эстраду помещение с земляным полом и протянутой от стены к стене занавеской. Андрей заглянул на обратную сторону и отложил снимок. Карточка бог знает отчего навеяла его мечту о темной комнате.

– Что это?