Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов

* * *

За городом поднимался туман. Булыжная дорога бурлила под колесами.

В форт взобрались в потемках. Пахло взморником, печным дымом и хвоей. Батарея напоминала ту, куда Андрей ездил три дня назад, разве что главная башня имела одно орудие, позиции были безлюдны, и запиравшая их балка с дотами поросла сосной, а не березой. Старик, водитель пикапа, был главный смотритель музея. Жилистый, с угловатыми и хищными, будто рыцарское забрало, скулами, он не сказал в пути ни слова и только прокашливался, не решаясь закурить при пассажирах. Машину встречал его племянник и подручный. Сухопарый, невысокий, как дядя, но приветливый, не стеснявшийся радоваться новым лицам, он назвался Петром и без лишних слов повел гостей в «апартамент».

За поросшим мхами сквозником они прошли толстенный бронелюк и очутились в батарейном бункере. Спуск куда-то на «четвертый уровень», под землю, вел по крутой «парадной» лестнице. Несло солидолом и сырым камнем. От площадок на этажах во тьму разбегались петлистые, обитые связками кабелей и разделенные переборками, как на судах, анфилады отсеков. «Апартамент», бывший заново отделанным казематом на шесть двухъярусных коек, отстоял недалеко от лестницы, но когда Андрей попробовал в одиночку вернуться, то сразу заплутал. Дождавшись, пока Петр объяснит девушке, как пользоваться светом, телефоном и санузлом, он взял его под локоть, увлек в тамбур и попросил показать батарею. Петр ответил, что на это потребуется дня два. Андрей снял плащ и сказал, что должен знать все входы и выходы. Петр привел его к дверной нише в главной галерее. На плите между рычагами бугрился трафарет стрелы-молнии, бьющей в череп. С деланными заминками, сторонясь рычагов, за какие брался, чтобы Андрею было видно, что и в какую сторону крутить, он выдвинул мощные засовы и толкнул дверь. Та легко и беззвучно откинулась на петлях. Дохнуло склепом. На правой стене хода сколько хватало глаз моргали, просыпаясь, фонари. Петр кивнул за порог. По «магистрали», сообщаясь с подземельями дотов, потерна шла на сто с чем-то метров, но недалеко – он ткнул пальцем куда-то – пускала «рукав», секретный отвод; то есть это был тайник внутри тайника; «рукав» уползал вбок, к какому-то взорванному пороховому погребу в долине; развалины те прикрывали внешний вход «рукава», а внутренний, с тамбуром, был замаскирован под щитовую; потерна служила единственной запасной лазейкой в бункер, а все прочие ходы, кроме «парадного», оставались задраены изнутри уже много лет. Андрей спросил, кто еще может знать о существовании потерны. Петр закрыл люк и потер ладони о штаны. Кроме него, дяди и, самое большее, пары ветеранов на материке, никто ничего не знает, а если бы и знал, все равно обе двери – эта и «парадная» наверху – имели стопоры с внутренней стороны. Он постучал по рычажку в верхнем правом углу двери:

– Вот.

– На «парадной» – такой же? – спросил Андрей.

– Так точно… А вы, что же, будете запираться?

– Конечно.

– Уф-ф. – Петр, опешив, почесал в затылке. – Ну, тогда, если нам сюда надо будет, то мы – телефоном…

– Договорились, – кивнул Андрей.

Он закрыл за Петром дверь и, отчасти из любопытства, отчасти из-за того, что чувство душевного переворота, чего-то разрешившегося, не отпускало его, пошел пройтись по бункеру. Он грезил этими береговыми фортами с детства, рисовал их в альбомах и притом до сих пор лишь однажды был в крепости – в тот раз.

Бесконечные галереи, потолки с подвесными рельсами и застывшими на цепях крючьями талей, зёвы снарядных казематов, залы, уставленные пыльными пультами и планшетами во всю стену, многопалубный лабиринт отсеков, трапов и переходов главной башни, железисто-смоляной, как будто таящийся дух скованного по членам гигантского зверя, – все это мнилось ему слепком собственных треволнений, но выхода, объяснения того, что действительно было на душе, не подсказывало и близко. Включив в какой-то каморке свет и увидав лежавший манекен в мундире, он понял, что видит не то, что было перед ним, а то, что было в нем, свою темную комнату. Так он плутал больше часа, но достиг лишь того, что сильно ушибся плечом, а рукава и штанины схватились от солидола на сгибах.

Часа в два пополудни Петр зашел узнать, что привезти на обед. Андрей в ответ спросил, каждый ли день он ездит в город за обедом, потому что в противном случае это может вызвать подозрения. Петр сказал, что ездит каждый день, так как готовить еду в музее выходит очень хлопотно. Андрей дал ему денег, назвал свой размер одежды и попросил купить пару джинсов, какой-нибудь свитер и штормовку.

Потом они все вместе обедали в музее, бывшей бане, где теперь помещались выставка гарнизонного быта, пост охраны и квартира администрации. Грубо сбитый стол, где не оставалось живого места от вырезанных имен и допотопных дат, угловатые скамьи и алюминиевая посуда походили на декорации. Петр угощал гостей анекдотами про туристов. Историю грека, который на ночь спрятался в орудийной башне и умудрился к утру развернуть ее на тридцать градусов, он рассказывал так долго и путано, что в конце концов осталось не ясно, чем все кончилось. Старик, сидевший бирюком, ни с того ни с сего сказал, что в городе неспокойно. Вчера была стрельба в гостинице, сегодня подожгли казармы с каким-то спецотрядом, народ собирается на площади. Со смертью младшего великого князя Государыню хватил удар, и все это неспроста, Кристианс опять могут начать причесывать, и завтра паромом встречают какую-то шишку. Петр, только что вернувшийся из города и ничего такого не слыхавший, стал расспрашивать дядю, откуда это все ему известно. Старик отставил початый чай и ушел. Обед был кончен.

Андрей было направился с девушкой в бункер, но с полдороги она потянула его к морю. По выбитым в скале ступеням они спустились на галечный пляж. Шел мокрый снег. Громовой шелест прилива был так силен и ровен, что казалось, стоял в голове, а не окрест. Груды взморника ворочались на бурных мелях. Еще прежде, чем понял, что делает, Андрей подхватил из-под ног голыш и со всей силы, отчего штормовка хлопнула на плечах, запустил в воду. Он сразу опомнился, полуобернулся с видом мальчишки, желающего убедиться, что никто не заметил его проказы, и встретился глазами с девушкой. Щурясь от снега, та, как будто с затаенным снисхождением улыбалась. Он что-то растерянно сказал ей. Она молча кивнула. Андрей, то ли указывая на свет маяка вдали на мысе, то ли приглашая идти, взмахнул рукой. Они пошли дальше, но уже во всю прогулку он не видел и не слышал ничего, готовый поклясться, что эта взявшая его врасплох улыбка относилась не столько к нему, сколько к тому сопляку, который так запросто затмил его. Ему было и совестно за себя, и хорошо при мысли, что, так или иначе, все устраивалось.

* * *

Под утро он проснулся, как ему послышалось, от звонка будильника. Он сел на неразобранной постели и огляделся. В каземате горела ночная лампа. Девушка спала через две кровати от него, в дальнем от входа углу. Он вышел в тамбур. На полке трещал полевой аппарат с индукторной ручкой. Андрей подергал дверь в коридор и снял трубку.

– Алло.

В эфире раздавались трески помех и едва различимый, ходивший волной отзвук скрипки. За дверным косяком торчал календарик со всеми зачеркнутыми числами. Было начало шестого. Андрей уже хотел бросить трубку, но, перевернув ее, понял, что следовало нажать разговорный клапан.