Спаси меня от холода ночи - Кира Мон

На этом месте голос у Нилла ломается, и я заставляю себя позволить ему выговориться, не перебивать тем, что подойду и обниму его.

Он откашливается, а его взгляд, который только что невидяще смотрел сквозь меня, вновь проясняется.

– Если бы я был внимательнее к Каре, прислушался к словам, может, существовал шанс отговорить ее от задуманного. Если бы я дал понять, что помогу ей… я обязан был не допустить, чтобы она ушла, чтобы вышла из квартиры, чтобы…

Отчаяние, ярость, неверие, ненависть к себе… не знаю, как давно умерла Кара, но эмоции отражаются у Нилла на лице, как будто бы это случилось вчера. И я думаю… я знаю, что эти демоны будут преследовать его еще долго. Возможно, всегда.

– Понадобилось два дня, чтобы выследить ее, несмотря на то что предсмертная записка, которую она мне оставила, оказалась достаточной причиной для полиции, чтобы основательно взяться за ее поиски. Но я даже не был в курсе, где она жила последнее время. От Эмми тоже не удалось ничего добиться. Нашли Кару, лишь когда хозяин одной гостиницы сообщил о ее смерти, о ее… суициде. Она что-то себе вколола… хотя бы это было безболезненно. Но я даже не знаю, почему она это совершила, почему Кара привела ко мне Эмми именно в тот момент, что опять догнало ее в этой жизни.

Тон Нилла становится немного прохладнее, чуть более отстраненным. Ему хочется быстрее положить этому конец, и я могу только догадываться, как много сил ему потребовалось, чтобы все мне рассказать. И поступил так он в принципе лишь из-за Эмми, тут я даже не сомневаюсь.

– Я водил Эмми к психотерапевту, которая посоветовала на первых порах дать ей личное пространство, сказала, что ей нужно время, чтобы приспособиться к новой обстановке. Эмми постоянно спрашивала о матери, пока я улаживал дела со службами, и каждый раз я пытался ей объяснить, что Кара никогда не вернется и больше ее не заберет. Так или иначе, а она перестала спрашивать о Каре, а точнее, вообще перестала со мной разговаривать. Мне казалось, что Эмми осознала смерть Кары, но после сегодняшнего вечера я уже не уверен. Я слышал, что она сказала тебе в спальне.

– Может, Эмми до сих пор ждет, – отвечаю я. – Тебе надо поговорить с ней об этом.

Нилл выдыхает.

– Для нее это важно, – шепчу я.

Тишина, опустившаяся между нами, ножом вонзается мне в сердце.

Нилл укладывается на диване, а я заползаю, как и договаривались, на кровать к Эмми. В идеальном мире признание Нилла освободило бы что-то в нем, чувство вины немного отступило бы и, возможно, это даже немного сблизило бы, нас. Однако в реальности вместо этого между нами выросла стена.

Дело не только в знании о матери Эмми, о женщине по имени Кара, которая в какой-то миг решила, что все слишком сложно. К этому добавляется понимание, что самообладание Нилла, его независимость и спокойная уверенность в себе, впечатлявшие меня с самого начала, в какой-то мере напускные. А я этого не заметила, не распознала.

Как у него так получается?

Каждый день дочь напоминает ему о произошедшем, каждый божий день он видит взгляд маленькой девочки, которая наверняка все равно ждет свою маму. Он чувствует себя ответственным за боль Эмми, хуже того, он считает, что стал одной из ее причин.

Эмми… ей следует узнать, что Кара умерла. Но от одной лишь мысли отнять последнюю надежду у малышки, тихое сопение которой слышится рядом, я крепче вцепляюсь в одеяло.

Ощущаю себя беспомощной и словно парализованной, больше всего мне хочется разрушить эту новую стену между мной и Ниллом и пойти к нему, но я боюсь, что он неверно все истолкует, примет мою потребность в человеческом тепле за жалость и сострадание.

Разумеется, мне и жаль тоже, причем жаль всех: Нилла, Эмми, Кару… и Фэй, и Пиппу, и даже мать. Она оказалась не способна сберечь своих дочерей, но защищает мужчину, который ненавидит собственную семью. Я вечно ее упрекаю в том, что она бросила нас в беде… и это правда, но в то же время и нет. По крайней мере, она была с нами. День за днем. Вставала по утрам, готовила нам обеды в школу и заодно пыталась пробудить в нас сочувствие к отцу.

Мама чертовски много раз поступала неправильно и продолжает так делать. Но она была рядом. Делает ли это ее хорошей матерью?

Я долго вглядываюсь в темноту, прежде чем ответить себе на этот вопрос. Нет. Нет, это не делает ее хорошей матерью. Но она хотя бы не исчезла. Возможно, однажды мне все же удастся это оценить.

Когда я просыпаюсь, уже занимается рассвет. Осторожно откидываю одеяло и спускаю голые ступни на пушистый коврик перед кроватью. С одеждой в руках крадусь в ванну, а чуть погодя – вниз по лестнице.

Нилл лежит на диване в гостиной, глаза закрыты, одной ногой он упирается в подлокотник, вторая немного торчит над спинкой дивана. Он не переоделся, до сих пор в джинсах и футболке, и даже во сне выглядит усталым. Уязвимым.

Внезапно Нилл распахивает глаза, и я подпрыгиваю, застигнутая на месте преступления.

– Привет.

Он улыбается своей фирменной улыбочкой и неожиданно снова превращается в мужчину, которого я знаю, в мужчину, в которого влюбляются все создания женского пола по другую сторону барной стойки, в мужчину, который и во мне самой что-то изменил. Как бы это ни случилось.

Каких же сил ему стоит отбрасывать в сторону слабость, любой проблеск тревоги? Зачем он так себя ведет? Даже сейчас?

– Ты куда?

Если бы не вчерашняя ночь, я бы никогда не обратила на это внимания. Всего лишь мимоходом заданный вопрос, но в нем проскальзывает затаенное волнение.

– Просто выйду ненадолго.

– Захвати булочки по дороге.

Несмотря ни на что, так легко ответить на его улыбку.

– Ладно, но тогда это займет чуть больше времени. И мне надо будет еще сбегать наверх за купальником.

Нилл расслабляет сложенные на груди руки и, уперев локти в диван, садится.

– Хочешь вернуться сегодня назад в Каслданнс?

Он спрашивает на полном серьезе, в голосе не остается ни капли юмора.

– Нет. А ты хочешь?

– Нет. – Он явно подыскивает слова. – Вчера ночью я многое тебе рассказал…

– И я тебе за это благодарна, – перебиваю я.

– …И жалею об этом, – одновременно договаривает он.

Мы слегка озадаченно таращимся друг на друга.

– И почему же ты об этом жалеешь? – наконец интересуюсь я.

– Ну, – колеблется Нилл, – похоже, у тебя самой проблем хватает.

Первый импульс – все отрицать, но я сопротивляюсь. Нилл и без того в курсе, что я кое-что пережила. Оспаривать это оскорбительно прежде всего по отношению к человеку, который обладает таким даром наблюдательности… И, как подсказывает мне разум, после смерти Кары дар этот отточен до совершенства.