Если бы мы были злодеями - М. Л. Рио

Филиппа впилась ногтями в его запястье. Мое нутро превратилось в тугой комок. Я прикусил язык и так заскрежетал челюстями, что у меня затрясся подбородок.

– Мысль о том, что я потеряю его прежде, чем мы состаримся и развалимся на части, даже не приходила мне в голову, – продолжала Рен с печальной улыбкой. – Но мне не кажется, что я потеряла всего лишь кузена. Такое чувство, что я потеряла часть себя. Даже две трети, – она вытерла уголки глаз.

Вновь раздался ее трагический смех, и внезапно я почувствовал, что задыхаюсь. Мои жалкие внутренние органы набухли чем-то зловонным, чем-то, что стремилось прорваться наружу. Мне почудилось на мгновение – я даже надеялся на это, – что они сейчас лопнут, разорвутся, зальют кожу ядом и убьют меня.

Рука Джеймса легла на мою свободную ладонь. Я сжал его пальцы, отчаянно желая поделиться с кем-нибудь своей болью. Он смотрел на Рен, его лицо побледнело, он быстро и часто сглатывал, как будто в любую секунду его могло стошнить. Филиппа дрожала с другой стороны от меня.

– Прошлой ночью я не могла уснуть, поэтому стала перечитывать «Двенадцатую ночь», – продолжала Рен. – Нам известен финал: он счастливый, конечно, но есть там и печаль. Оливия потеряла брата. Так же, как и Виола. Они обе справились с горем по-разному. Виола меняет свое имя и всю свою личность и почти сразу же влюбляется. Оливия закрывается от мира и отказывается любить вообще. Виола отчаянно пытается забыть брата. Оливия, возможно, помнит его слишком хорошо. Что можно сделать в таком случае? Игнорировать скорбь или потакать ей? – Она пожала плечами. – Не знаю. Жизнь – это не комедия. Нельзя ждать, когда все само пойдет на лад.

Она покачала головой: теперь ее взгляд нашел нас, заскользив по лицам. Мередит, Александр, Филиппа, я и, наконец, Джеймс.

– Мы должны сделать выбор, – добавила она. – Да… Ричард не хотел бы, чтобы его игнорировали. – Она на мгновение плотно сжала губы. – Но скорбь требует осознания. И я надеюсь, что каждый день, в который я не отрицаю горе, каждый день, в который я буду впускать его в свою душу, дастся мне чуточку легче, чем предыдущий. Я буду понемногу отпускать свое горе и постепенно снова смогу дышать. Когда уйдет страдание, останется только любовь. По крайней мере, Шекспир рассказал бы нашу историю именно так. Я почти закончила…

Она сделала паузу.

– «Отрекись на время

От райских благ»[60].

Она вздохнула.

– Наверное, так и есть. Но это ненадолго. Через какое-то время мы будем говорить по-другому: «Так, стало быть, опять пора смеяться!»[61]

Рен замолчала и сошла с подиума. На лицах некоторых студентов появились неуверенные, слабые улыбки, но никто из моих одногруппников не улыбнулся. Мы так сильно вцепились друг в друга, что уже не чувствовали рук. Мы смотрели на Рен, которая рухнула на скамью, заняв свое место между Стирлингами. Она сидела прямо лишь секунду, а затем ее плечи ссутулились. Дядя склонился над ней, осторожно обняв ее, и вскоре их спины так содрогались, что невозможно было утверждать, кто из них рыдает: мистер Стирлинг или Рен.

Миссис Стирлинг положила руку на локоть племянницы; на лице женщины была столь яростная боль, что казалось, она уже никогда не улыбнется снова.

Импровизированные поминки по Ричарду состоялись в «Голове зануды» – отчасти потому, что нам отчаянно хотелось выпить, отчасти потому, что никто из нас не хотел возвращаться в камеру Халсуорт-хауса. Наш обычный столик казался странно пустым без Ричарда или Рен – она и Стирлинги уже ехали в аэропорт. Студенты подходили к нам лишь для того, чтобы выразить соболезнования, произнести пару слов за нашего павшего товарища, опрокинуть стопку и снова уйти. Мы почти не разговаривали. Александр оплатил целую бутылку «Джонни Уокера», которая красовалась в центре стола; постепенно ее содержимое исчезало в наших глотках.

– Во сколько Камило придет забрать нас? – спросил Александр, прищурив покрасневшие глаза.

– Скоро, – ответила Филиппа. – У кого-нибудь есть рейс раньше девяти?

Мы синхронно покачали головами.

– Джеймс, ты во сколько прилетаешь? – Александр.

– В четыре утра. – Джеймс.

– Отец приедет забрать тебя к четырем? – Филиппа.

– Нет. Я возьму такси. – Джеймс.

– Александр, а ты вообще куда летишь? – Я.

– Останусь у сводного брата. Понятия не имею, где моя мать. – Александр.

– А ты? – спросила Филиппа у Мередит.

Та наклонила стаканчик, наблюдая, как капли скотча стекают по тающим кубикам льда.

– Мои родители сейчас в Монреале с Дэвидом и его женой, – устало объяснила Мередит, посмотрев на нас тусклыми глазами. – В квартире будем лишь я и Калеб… когда он придет после работы.

Я хотел накрыть рукой ее ладонь, чтобы хоть как-то успокоить ее, но не осмелился. У меня так сдавило грудь, что стало трудно дышать: потрясения и ужас последних дней стеснили мое сердце.

– У нас самые мрачные планы на каникулы, какие только можно представить, – заметил я.

– Думаю, у Рен, вероятно, еще хуже, – тихо сказал Джеймс.

Александр зло посмотрел на него и вновь поднял стакан.

– Да пошел ты!..

– Просто констатирую факты вслух.

– Как думаете, она вернется после каникул? – спросила Филиппа.

Воцарилась тишина.

– Она? – громко переспросил Александр.

Филиппа заерзала на стуле.

– То есть, подумайте немного… Она похоронит кузена, три дня будет оплакивать его, а затем на самолете перелетит через океан, чтобы сдавать экзамены и участвовать в прослушиваниях? Стресс может убить ее. – Она пожала плечами. – Может, она никогда не вернется. Закончит учебу в следующем году или займется чем-нибудь другим. Наверное.

– Она говорила тебе что-нибудь? – требовательно спросил Джеймс.

– Нет! Она… на ее месте я бы взяла тайм-аут. А ты?

– Боже мой! – воскликнул Александр, проводя руками по лицу. – Я даже не думал об этом!

Точно. Никто не думал, кроме Филиппы. Мы пялились в свои стаканы, наши щеки горели от стыда.

– Она должна возвратиться в Деллехер, – произнес Джеймс, переводя взгляд с меня на Филиппу, как будто кто-то из нас мог поддержать его. – Должна.

– Возможно, приезд сюда будет не лучшим решением для нее, – мягко возразила Филиппа. – Полагаю, ей нужно время, чтобы прийти в себя. Ей надо побыть вдали от Деллехера и… от всех нас.

Джеймс замер на мгновение, а затем встал, не проронив ни слова, и ушел. Александр мрачно смотрел ему вслед.