Если бы мы были злодеями - М. Л. Рио

– Как ты можешь хотеть выпить прямо сейчас? – спросил я. – Мне еще с прошлой ночи кажется, что у меня в животе плещется алкоголь.

– Клин клином вышибают, – ответил Александр. – Ага. – Он вынырнул из шкафа в дальнем конце комнаты и продемонстрировал нам бутылку с янтарной жидкостью. – Кто будет бренди?

– Давай, – оживилась Филиппа. – Может, снимет напряжение.

Раздалось звяканье стекла: Александр начал шарить на другой полке шкафа.

– Кому-нибудь еще?

Рен промолчала, но, к моему удивлению, Джеймс и Мередит одновременно произнесли:

– Да, спасибо.

Александр сел, держа бутылку в одной руке, а четыре бокала, сложенные опасно накренившейся стопкой, – в другой. Он налил себе достаточно бренди, чтобы развести небольшой костер, и передал бутылку Филиппе.

– Я не знаю, сколько ты хочешь, – заявил он, сделав глоток. – Лично я собираюсь упиться до беспамятства.

– Где будем спать? – поинтересовался я. – В апартаментах три комнаты.

– Тогда двое на комнату. Мы с Рен можем спать вдвоем, – ответила Филиппа, искоса взглянув на девушку.

Но Рен не подала виду, что слышала.

– Кто со мной? – спросил Александр. Он подождал ответа несколько секунд и добавил: – Не вздумайте вскакивать все сразу.

– Я буду спать в гостиной, – пробормотал я. – Меня тут все устраивает. Кстати, который сейчас час?

Александр прищурился и посмотрел на большой будильник, стоявший на столе. – Девять пятнадцать.

– Девять пятнадцать? – повторила Филиппа. – А такое чувство, будто полночь.

– Такое чувство, будто это Судный день. – Александр отхлебнул бренди, стиснул зубы и потянулся к бутылке.

Он снова наполнил бокал почти до краев и встал, крепко сжимая его в руке.

– Я ухожу, – провозгласил он. – Если кто-то решит, что не хочет отдыхать в гостиной, то пусть имеет в виду, я не придирчив к тем, с кем сплю. Доброй ночи!

Он отвесил нам поклон и удалился. Я подпер голову рукой, удивляясь, почему ощущаю лишь изнеможение. Где печаль, чувство утраты? Вероятно, ничего этого не было по той простой причине, что я до сих пор не верил в случившееся. Я почти ожидал, что Ричард ворвется сюда, вытирая с лица сценическую кровь и жестоко смеясь над тем, как здорово он нас одурачил.

Я изучал своих сокурсников, ища следы того, что я упустил. Филиппа облокотилась о диванный валик и водила пальцем по ободку бокала. Морщины по обе стороны ее рта были четкими и глубокими. Можно было подумать, что за десять часов она постарела на десяток лет. Джеймс скрестил руки на груди и притиснул колени друг к другу, словно он сильно замерз. Рен сидела в кресле: ее глаза остекленели, а конечности были неуклюже согнуты, как у брошенной куклы. А Мередит… Внезапно я осознал, что она смотрит на меня. Она поймала мой взгляд и поднесла бокал к губам, рука у нее дрожала.

Филиппа допила бренди одним залпом.

– Мне тоже пора на боковую. Я не могу отключить голову, но хочу немного полежать в темноте, даже если не усну.

Она медленно выпрямилась и осторожно поднялась на ноги, будто у нее болело все тело. На мгновение задержалась в круге света от горящего камина и окликнула Рен:

– Почему бы тебе не пойти спать?

Рен сперва не шевелилась. Потом очнулась, выбралась из кресла и встала с затуманенным, расфокусированным взором. Филиппа взяла ее за руку, и девушка без возражений последовала за ней.

– Останешься здесь? – спросила Мередит, когда они ушли.

Она говорила со мной, не обращая внимания на Джеймса. Но он тоже вроде бы не реагировал на нее.

– Да, – ответил я. – Выбери себе другую спальню.

Она кивнула и встала – у нее подгибались колени – и оставила свой бокал недопитым.

– Собираешься поспать? – спросил я.

– Да. Надеюсь не проснуться.

Первый настоящий укол грусти («Вот оно», – подумал я) вонзился в меня, как игла, но в действительности это чувство никак не было связано с Ричардом. Я хотел сказать что-то, что угодно, но не мог найти ни единого подходящего слова. Я молча сидел на диване, пока Мередит не покинула гостиную. Когда дверь за ней закрылась, я обмяк, откинулся на подушки и провел руками по лицу. Как жаль, что нельзя смыть с кожи весь этот день, который буквально отпечатался на мне.

– Она не всерьез, – сказал Джеймс.

Я нахмурился и прикрыл глаза ладонями.

– Это должно звучать успокаивающе или критично?

– Я не вкладывал никаких особых смыслов. Не злись на меня, Оливер. Сейчас я могу не выдержать. – Его голос был глухим и хриплым.

Я выдохнул и убрал руки от лица.

– Прости. Я не злюсь. Я… ну… не знаю. Опустошен. Нам надо поспать.

– Можем попытаться.

Мы легли: я на одну кушетку, Джеймс – на другую. Мы не пытались найти простыни или подходящие подушки. Я кинул декоративный валик под голову и натянул одеяло на ноги. Джеймс сделал то же самое. Я выключил лампу, но комнату заливал свет пламени от камина. Огонь превратился в маленькие желтые бутоны, мерцающие между поленьями.

Пока я смотрел, как чернеет, крошится и рассыпается дерево, мои легкие сжимались, отказываясь вдыхать достаточное количество воздуха. Как быстро, как внезапно все пошло наперекосяк. С чего это вообще началось? Только не с Мередит и меня; наверное, гораздо раньше. Может, с «Цезаря»? Или с «Макбета»? Казалось, что невозможно определить ту точку отсчета, после которой события стали развиваться с бешеной скоростью. Пожалуй, с нами случилось иное: долгое, тихое горение, постепенно заполняющее Замок – весь наш маленький мирок – обжигающими ядовитыми испарениями.

Я ворочался на кушетке, горько забавляясь слабыми попытками оправдать собственные поступки.

Что я сделал? Просто чиркнул спичкой. Банальность.

Я пытался ровно дышать, не в силах избавиться от мысли, что какой-то огромный, невидимый груз давит на меня, будто валун. Это была Вина, тот тяжеловесный крадущийся демон. Тогда я не узнал его, но теперь он каждую ночь сидит у меня на груди, уродливый кошмар художника Фюссли. Огонь догорел до тлеющих углей, и свет почти померк, в щели просачивались тени. Задыхаясь, чувствуя головокружение, я впал в беспамятство, которое скорее смахивало на удушье, нежели на сон.

Чей-то шепот быстро вернул меня к жизни.

– Оливер.

Я резко сел и уставился на Джеймса. Когда глаза привыкли к темноте, я обнаружил, что он лежит, отвернувшись от меня. Он не шевелился.

– Оливер.

Значит, меня позвал не Джеймс. Я пригляделся и наконец заметил Мередит: четкий силуэт в дверном проеме соседней комнаты.

Ее голова опустилась на дверной косяк, словно бутон цветка, разбухший от дождевой воды, слишком тяжелый для стебля. На миг я задумался, сколько весят ее волосы, чувствует ли она, как они ниспадают ей на плечи?