Венера и воин - Сьюзен Гастингс

– Салонмус, оракул избрал тебя, сопроводи меня к моему дому, ты будешь производителем моих детей.

Комната для гостей, в которой жил Клаудиус, была скромной, но чистой и удобной. Большую часть комнаты занимала широкая деревянная кровать. Маленькая скамеечка, деревянный стул, сундук, на котором стояли таз для умывания, кувшин с водой и масляная лампа, завершали скромную обстановку. Через небольшое окно с искусно изготовленной решеткой проникал матовый свет сумерек.

Пила спешила по темному переходу. Боги, должно быть, действительно были с ними, потому что Ромелия поместила Друзиллу перед своей спальней, чтобы та в случае необходимости ночью была рядом. Пила осталась одна. Она заботливо подготовилась к ночи, старательно вымылась в бассейне для рабов и заплела волосы, сбрызнув их до этого душистой водой. Затем она набросила на себя легкую тунику и легла на постель. Пила подождала, чтобы в комнатах у рабов наступила тишина, затем поднялась и побежала к гостевому крылу. Тихонько она постучала условное количество раз в дверь Клаудиуса и подождала с бьющимся сердцем.

Клаудиус открыл дверь и заключил Пилу в объятия.

– Любимая, – пробормотал он и покрыл ее поцелуями. Все забыв, они отдались бурным ласкам. Только постепенно ей удалось освободиться из его объятий. Она улыбнулась.

– У нас еще целая ночь впереди, – прошептала она.

– Если бы это мгновение могло перейти в вечность, – ответил Клаудиус, неохотно разжавший свои объятия.

Пила присела на край его кровати. Изящным движением она сбросила одну сандалию. Очарованный Клаудиус наблюдал за ней. Он сел на скамейку, чтобы смотреть, как она раздевается. Пила изменила позу и перекинула ногу на ногу, рукой она приподняла одежду до колена, чтобы развязать вторую сандалию. Ремешки были узкими и светлыми, ее кожа блестела в сумерках комнаты. Клаудиус снова не мог отделаться от чувства, что Пила светится как бы изнутри мягким рассеивающимся светом, как божественное создание. Когда она наклонялась вперед и развязывала сандалию, ее платье соскользнуло с плеча и обнажило одну из ее прекрасных грудей. Клаудиус подавил стон и зажал свои руки между коленями. Ему хотелось вскочить и заключить ее в объятия, но он не мог оторвать глаз от созерцания этого несравненного зрелища.

Пила поднялась, при этом обнажилось ее второе плечо. Рукой она придерживала тонкую материю над своей грудью. Повернулась. Медленно одежда соскользнула с нее и стала видна вся ее спина. В игре теней он увидел нежную линию ее позвоночника, переходившую в плавную округлость бедер. Сейчас ее силуэт четко обрисовывался на фоне четырехугольника окна. Она опустила руки, и вместе с ними мягкая ткань скользнула вниз, как вода в источнике. Потом она протянула к нему руки, и глаза ее устремились навстречу его глазам.

Клаудиус, затаив дыхание, следил за этими чувственными движениями. Никогда до этого он не видел ничего более прекрасного, и ему показалось, будто он попал на вершину Олимпа, потому что на земле не могло существовать такого божественного очарования.

Он упал перед ней на колени. Он обхватил ее мягкие округлости руками и прижал лицо к ее лону, втягивая в себя аромат ее женственности. Он не пытался подавить дрожь, охватившую его тело.

Пила наклонилась, чтобы приласкать пальцами его голову. Она нежно гладила его волосы, затылок, лопатки. Ее ласкающие руки двигались по его плечам и мускулистым рукам. На одно мгновение она прижала его руки к своим бедрам, чтобы потом нежным нажатием повести их вверх по своему телу.

Клаудиус чувствовал ее нежно округлившийся живот под своими руками, ее упругую и одновременно мягкую грудь. Он нежно ласкал ее тело, пока кончики ее пальцев гладили его руки.

Его губы следовали за его руками от ее лона к теплому животу.

Он ощутил ее легкую дрожь, которую вызвал своими прикосновениями, и приглушенно застонал. Ее руки легли на его локти и мягким нажатием побудили его подняться.

Он стал покрывать нежными поцелуями все ее тело, кончиком своего языка касаясь ее нежно-розовых сосков.

Между обоими царило глубокое молчание, любое слово могло бы прервать таинство этого момента, поэтому никто из них не произносил ни звука, в этом их чувство было едино.

Медленно, не разжимая объятий, они опустились на край постели. Так они и сидели, прижавшись друг к другу, ее руки лежали на его плечах, а он гладил ее спину.

Она слегка выпрямилась и наклонила голову. Твердые соски ее грудей ускользнули от его губ. Он почувствовал легкое дрожание ее груди и скользнул губами к ее стройной шее, а потом пощекотал зубами кончик ее уха.

Дыхание Пилы стало прерывистым, возбуждение полностью захватило ее. Она упивалась каждым мгновением его нежности. Ее чувства следовали по горячей тропе, которую его поцелуи оставляли на ее коже. Она облизала губы кончиком языка, иначе ее горячее дыхание грозило вот-вот иссушить их. Нарочитая медлительность его поцелуев усиливала ее наслаждение.

Клаудиус стонал от страсти. Кровь болезненно пульсировала в его чреслах. И он искал губы Пилы, чтобы остудить сжигавшее его желание.

От избытка счастья Пила улыбнулась.

Его взгляд скользил от ее стройной ступни, которую она поставила на простыню, по ее длинным белым ногам до золотого треугольника между ее бедрами.

Он судорожно вздохнул и призвал себя не терять голову. Он не хотел нарушать волшебство момента, он впитывал в себя эту картину, которую никогда в своей жизни не забудет, так же как те мгновения, когда он наблюдал за Пилой в мастерской скульптора. Это было не только тело красивой женщины, это была странно чувственная и одновременно неосязаемая аура женственности, которая окружала это тело.

Для Клаудиуса овладевать женщиной было само собой разумеющейся составляющей повседневной жизни, и он принимал это как должное. Однако с тех пор как полюбил Пилу, он почувствовал глубокий смысл соединения двух тел. Близость возбуждала в нем невероятно сильный душевный отклик. Это не была плотская страсть, побуждение расслабить свои чресла – он почти боялся проникнуть в это прекрасное тело, повредить его, причинить ему боль.

Он подошел к кровати. Теперь он был близко от ее лица и смотрел в ее голубые глаза. По спине у него пробежал холодок, как будто он падал в пропасть. В этих прекрасных глазах был второй мир, мир Пилы. Он хотел познакомиться с ним, он хотел жить в этом мире.

Медленно Клаудиус наклонился над любимой, и его грудь коснулась ее груди. На мгновение он замер, наслаждаясь полной блаженства дрожью, которая пронзила его при этом прикосновении. Дыхание Пилы также убыстрилось, и он ощутил его на своем лице. До его околдованного сознания наконец дошло, что перед ним лежит не божественное сказочное существо, а зовущее и соблазнительное тело реальной и любимой женщины. Ничего больше не осталось от детской робости и стыдливости, которые раньше удерживали Пилу. Любовь пробудила желание также и в ее теле, желание соединить их тела и их души. Внезапно ему стало ясно, что, проникнув в ее тело, он одновременно проникнет и в ее душу. Он будет там, в ее мире, за этими голубыми глазами.