Венера и воин - Сьюзен Гастингс

Он лег на нее. Пила ощутила его возбужденный фаллос. Его руки нежно гладили ее бедра, затем он схватил ее ягодицы и потянул их на себя.

На мгновение она задержала дыхание, когда Клаудиус вошел в нее.

Ему показалось, будто он погрузился в жерло вулкана. Внутри у нее было горячо, влажно.

Он почувствовал судорогу в ее теле и замер. Успокаивающе погладил руками ее длинные ноги, затем нежно склонился над ней, не выходя из нее и ища ее губы. Одной рукой Пила оперлась на мягкую траву, другой обвила его шею. Его губы были влажными и горячими, и она впивала его поцелуи, умирая от жажды. В их нежности было глубокое взаимное доверие, наполнявшее Пилу бесконечным удовлетворением, счастьем.

Медленно она вытянула свое тело и отклонила назад голову, и Клаудиус не мог не восхититься ее длинной стройной шеей.

– Ты прекрасна, как лебедь, – выдохнул он.

Медленно он начал двигаться в ней, ее тело расслабилось, и она сопровождала каждое его движение мурлыкающими звуками. С удивлением он внезапно почувствовал, что кожа у него покрылась мурашками, и радостная дрожь сотрясла его только оттого, что он мог наблюдать за Пилой в момент их соития.

В то время как его движения стали сильнее, Клаудиус обеими руками подхватил ее и приподнял. Она поставила ноги на землю и прижала руки к своим бедрам, чтобы поддержать его. Теперь Пила могла подаваться вперед с каждым движением его чресел, и ее нежное мурлыканье перешло в ликующий стон. Очарованный, он смотрел на ее замершее от восторга прекрасное лицо, глаза у нее были закрыты. Свои губы она слегка приоткрыла и возбужденно облизывала их кончиком языка. Ее светлое тело радостно извивалось под ним в растущем экстазе.

Внезапно она выпрямилась, открыла глаза и крепко прижала его к себе. Он почувствовал, как ее ноги обнимают его, давление ее бедер усилилось, и это побудило его двигаться более быстро. Ее прерывистое дыхание касалось его потной кожи, ее живот вибрировал, и, когда он сделал два-три сильных толчка, она выпрямилась под ним. Он заглушил ее крик своими губами и крепко обнял ее дрожавшее тело, его фаллос тоже взорвался, причинив ему неизвестную до этого боль. Чувство тепла и счастье пронзили его. Он хотел никогда не отпускать ее, защищать ее своим телом, обнять ее своими сильными руками.

Их губы все еще оставались соединенными, как и их тела, застыв в бесконечно долго длившемся мгновении обоюдного ошеломляющего счастья.

Облака медленно надвинулись на лик луны. Белое тело Пилы казалось погасшим, как алебастровая лампа, масло в которой кончилось. Их тела расслабились. Она вытянулась и постепенно приходила в себя. Подняв голову и встретившись с ним глазами, она увидела в них бесконечное удивление.

– Я никогда не поклонялся богине Венере, только Марсу и Приапу, однако если Венера хоть приблизительно так же хороша, как ты, я покоряюсь ее очарованию. Должно быть, именно она свела нас.

– А разве не стрела Амура пронзила твое сердце? – смеясь, спросила Пила.

– Его стрелы оказались взорами твоих небесно-голубых глаз. – Лицо у него было мягким и расслабившимся, в этот момент он, скорее, походил на греческого юношу, чем на римского гладиатора.

Он вытянулся рядом с ней в траве и нежно погладил ее тело, затем накрыл ее своей одеждой.

– Я хотела бы еще на мгновение прижаться к твоему телу, – попросила она.

Он тесно приник к ней, нежно коснулся губами ее лица, ласково и игриво, успокаивающе, придавая ей уверенность. Для Пилы это были моменты блаженства. Она ощущала тепло и защищенность.

Клаудиус взглянул на небо.

– Мы должны идти, любимая, – сказал он тихо, но твердо. – Скоро рассветет. Ромелия заметит твое отсутствие дома.

Вздохнув, Пила поднялась и оделась. Клаудиус надел свою тунику и набросил плащ. Взявшись за руки, они побежали через оливковую рощу, вниз, в долину, где цвели кусты олеандра.

За несколько шагов до маленькой двери в стене, о существовании которой знали лишь немногие, они расстались.

Клаудиус помедлил. Он наклонился к Пиле и поцеловал ее.

– Я люблю тебя, Пила. Пожалуйста, не забывай об этом никогда, что бы ни случилось.

Он повернулся, чтобы войти в имение с главного входа. Он притворится пьяным, и никто не обратит на него внимания.

– Клаудиус, – услышал он тихий голос Пилы. Гладиатор остановился и обернулся.

– Да?

– Ты сказал, что любишь меня. Почему же ты идешь снова к Ромелии и Атенаис?

Клаудиус опустил голову.

– Мне не остается пока ничего другого. У меня есть деньги, но я не богат. Они платят мне за ночи с ними. Я живу тем, что они меня содержат.

Он горько рассмеялся.

– Потому что я больше не могу вернуться на арену.

– Почему нет?

Клаудиус глубоко заглянул ей в глаза, и в его взгляде были бесконечные нежность и печаль.

– Я стал чувствовать страх перед смертью.

Все изменилось. Все не было больше таким, как раньше. Голубизна неба сияла ярче, аромат цветов стал приятнее. Солнце ласкало Пилу своими золотыми лучами, и ветер шептал ей на ухо: «Клаудиус! Клаудиус!..»

Сердце у нее трепетало, как у маленькой птички, а кровь в жилах шумела, как вода в водопаде. После той ночи в оливковой роще рабыня Пила чувствовала себя его женой. Не было церемонии, какую она знала: гладиатор не подарил ей объезженную лошадь и упряжку с быками, она не передала ему оружие, но оба подарили друг другу то, что было в тысячу раз ценнее – свои сердца. Жизнь под строгим управлением Ромелии показалась ей внезапно более терпимой, она жила ради тех мгновений, которые позволяли ей встретиться с Клаудиусом. Клаудиус также старался держаться ближе к Пиле. В обширном имении было несколько спокойных местечек, где они могли встречаться без помех, а у Клаудиуса хорошо работала фантазия.

Ромелия и не подозревала о нежных узах между Пилой и Клаудиусом.

Клаудиусу приходилось делать огромные усилия над собой, чтобы удовлетворять необузданную похоть Ромелии. Его все больше отталкивала эта властная холодная женщина. Несмотря на то что у нее было прекрасное тело и она владела утонченными навыками в любви, которые сделали бы славу любой гетере, она была ему противна. Его мужественность, его потенция, примечательная величина его фаллоса, которыми он ранее так гордился, стали для него теперь бедой. Он страдал оттого, что Ромелия использовала его в качестве мальчика для развлечений, однако у него не оставалось выбора, если он не хотел рисковать тем, что его отошлют назад, в казармы в Капуе.

Пила отправилась на один из последних сеансов у скульптора в Помпеях. Статуя, моделью для которой она служила, была почти завершена. Клаудиус, заметивший, что Пила одна покинула имение, последовал за ней. Вне зоны видимости возможных наблюдателей он присоединился к ней.