Пацаны: конец истории - Михаил Дмитриев

защите обители. Федор дрался на стенах, вместе с клементьевским крестьянином Никифором Шиловым предводительствовал в самых дерзких и опасных вылазках, в одну из которых Шилов убил под Лисовским коня, а Нехорошко пикой ранил польского пана в бедро. Во время атаки на вражеский подкоп Нехорошко рубился с толпой врагов, пока Шилов и его друг Слота закладывали горючие вещества, минируя подкоп, Федора сильно контузило от взрыва.

Нож, который Федор носил с собой после битвы при Молодях, пригодился ему во время нападения на тех, кто пытался спустить внешний монастырский пруд. Федор пользовался огромным авторитетом у наших воинов, был образцом не только в ратном деле, но и в вере, и в вопросах чести. Когда разразилась цинга и ощутилась нехватка провизии, привыкшие к хорошему обеспечению стрельцы начали роптать и ругать своих воевод и священников. Обычно молчаливый Федор, наблюдая за поведением стрельцов, так рыкнул на них и пригрозил, что отбил всякую охоту к неповиновению.

В свободное от воинских обязанностей время Федор проводил в храме, стоя на коленях, подолгу молился. Смерть словно боялась встретиться с таким человеком в открытом бою и поэтому подкралась к нему незаметно – ударила костлявой рукой, когда он задремал рядом с бойницей башни. Пущенное ночью пьяными поляками для забавы пушечное ядро достигло цели, попав четко в бойницу. Когда старого стрельца снесли вниз, он еще жил, сам архимандрит Иоасаф совершил его постриг, причастил Святых Тайн, и «Федор предаша душу свою в руце Господеви, освященным собором отпевше надгробная, погребоша честно».

Пока тяжелого, как камень, Федора несколько человек тащили с башни, нож в неприметных ножнах, больше похожий на палку, выпал из его сапога. Спустя столетия нож нашел я, уткнувшись в груду хлама под Пивной башней. Сейчас нож опять ко мне вернулся, и я верчу его в своих руках.

* * *

В девяностые меня спас отец.

Я был единственным ребенком в семье, и он возлагал на меня большие надежды. В школе я хорошо учился, всегда занимался спортом. Ради моей будущей учебы в институте мы переехали в Москву, это было сделано для того, чтобы мне было удобней учиться в институте. Первые мои годы после окончания школы выпали на бурное и дурное время. Вместо посещения семинаров и лекций я шагнул на дурную стезю – органично влился в ряды районной криминальной шпаны. Недалеко от моего дома находилась качалка с ржавыми штангами, гирями, самодельными тренажерами и набитыми песком жесткими боксерскими мешками, первые мои уголовные знакомства завязались здесь. Вскоре я понял, что можно безбедно и весело существовать, передо мной открылась иная жизнь, полная адреналина и лихих страстей. Как получилось, что я, бывший пионер, комсомолец, парень из порядочной семьи, с удовольствием плюхнулся в это скотство и превратился в безумца и зверя?

«Бесовщина» – наиболее подходящее определение существованию, которое мы вели. Рогатый заключил нас в свои объятия. Мы как будто стали его верными слугами, хотя сами себе казались вольными и своенравными. «Не мы такие – жизнь такая!»

Но, скорее, и мы были «такими», и жизнь была «такая». Вспоминая свои прежние похождения, я прихожу в ужас! Целыми днями мы рыскали в поиске легких денег, «нагружали» и отнимали. Мой товарищ-боксер тогда сбил свои каменные кулаки о головы «тупых комерсов», и, чтобы дальше не калечить руки, он стал таскать с собой удобный молоток. Отобранные деньги мы тут же прогуливали. По вечерам развлекались тем, что воровали с Тверской проституток. Подъезжали на нескольких авто, – они у нас были без задних номеров (такое практиковалось одно время у братвы), начинали как бы рассматривать и выбирать девушек, затем быстро хватали, запихивали в салон машин и увозили в Центральный дом туриста, где у знакомых «солнцевских пацанов» была всегда забронирована пара «люксов». Воровать проституток в открытую было рискованно, частенько случались стычки и побоища с сутенерами, также можно было попасть под пресс «мусорской крыши», поэтому мы с товарищем разработали более безопасную схему. Мы выбирали популярную точку, парковались позади нее во дворах и, покуривая «траву», ждали, пока какая-нибудь «прости» не пойдет в кустики. Затем также хватали и увозили. Особенно крупный улов нам доставался, когда проходил рейд ОМОНа. Завидев автобус с ментами, напуганные жрицы любви разбегались по дворам и попадали в нашу засаду. Так проходил почти каждый наш вечер. Мы были молоды, неугомонны и не знали, куда девать свою дурь. Я все чаще и чаще покуривал анашу. Вскоре у меня появилась девушка совсем не интеллигентного вида и поведения. Если у Элл очки-людоедки из «Двенадцати стульев» словарный запас составлял тридцать слов, то моя подруга в основном пользовалась тремя: «кикоз», «ку-матоз» и «Голден Пэлэс».

Пацаны, прикалываясь, спрашивали меня: «Где твоя куматозница, где твой кикоз – наверно, как всегда, в “Голден Пэлэсе”?» Родители были шокированы моей дамой сердца, когда я ее им представил. Отец, наблюдая за моим времяпрепровождением, за ночными возвращениями домой, за шальными приятелями, которые стали меня окружать, заметив меня несколько раз под кайфом, а особенно после того, как я стал фигурантом уголовного дела по вымогательству, решил положить этому беспределу конец. Бывший военный следователь, человек опытный, практичный и трезвый, он понимал, что уговоры и угрозы бесполезны, а спасти меня можно, только заставив резко, кардинально сменить обстановку, и выбрал для этого наилучший момент. Запугав меня перспективой отсидки огромного срока и потерей здоровья при задержании доблестным РУОПом (якобы через свои каналы он узнал, что личность моя установлена и скоро я буду в розыске), он отправил меня «гаситься» на другой край земли – во Владивосток. Там отец начинал службу, имел массу друзей, которые продвинулись на разных поприщах, некоторые из них, когда прилетали в Москву, останавливались у нас дома. Так, якобы на время, пока не забудутся мои «подвиги» в Москве, я оказался в 9 часах лета от столицы и в другой среде. Чтобы я надежней осел на новом месте и не сорвался с якоря, отец убедительно попросил друзей помочь с моим трудоустройством и вложил в меня все свои накопления.

Город и порт Владивосток жил морем и всем тем, что с ним связано. Скоро у меня появился небольшой бизнес в «морской» сфере. Через год я женился, а еще через несколько лет у меня появился сын. Так получилось, что всегда в жизни я подсознательно рассчитывал на чью-то помощь, поддержку – наверное, к этому меня, сам не желая того, приучил отец. Я был слабый хозяйственник и никакой коммерсант и поэтому вздохнул с облегчением, когда нырнул под крыло тестя, имеющего