Источник - Джеймс Миченер

Именно это ощущение бога и вызвало у Цадока недавние страхи, ибо старик знал, что ни обитатель города, ни оседлый землепашец, который в долинах рек растит свои урожаи и изредка зрит своих богов, что живут в известных местах, где пользуются ограниченной властью, – никто из них не в состоянии осознать такое божество. Эти оседлые люди предпочитали иметь богов, к которым всегда можно было прийти и лицезреть их и которые нуждались в статуях и храмах. Но кочевники, которые жили, завися лишь от милости пустыни, и которые пускались в путь от одного колодца к невидимому другому, брали с собой символом веры все, чем они владели и чему поклонялись. Они слепо верили, что тропа проложена для них и что после многих дней существования на грани смерти они найдут колодец там, где он и должен быть… такие кочевники должны были доверять богу, который видел и всю пустыню от края до края, и горы за ней. Что касается невидимого и непонятного Эль-Шаддаи, их религия была преисполнена неистовой веры, ибо в той жизни, которую вели одинокие странники, они ни в чем не могли быть уверены. Часто случалось, что люди добирались до колодцев и находили их высохшими. И лишь если они относились к Эль-Шаддаи с почтением, если посвящали ему звенящие звуки своих арф, они могли надеяться, что он живыми доставит их домой сквозь бесплодные пустые пространства. Оторвав взгляд от кремня, Цадок повернул голову к молчаливым кустам и сказал, словно докладывая доверенному советнику:

– Эль-Шаддаи, я наконец готов вести мой народ на запад.

Кусты ничего не ответили.

Пятьдесят семь лет, начав еще ребенком, Цадок, сын Зебула, вел разговоры с Эль-Шаддаи и, подчиняясь указаниям единого бога, водил свое колено по пустыне, пока остальные уходили на юг в поисках приключений, которые надолго оставались в памяти. Несколько столетий тому назад их общий прародитель патриарх Авраам и его сын Исаак перебрались в Египет, где их потомки до сих пор томятся в рабстве. Колено Дота осело в стране Моав, где сыны Эсея завоевали Эдом. Позже и колено Нафтали снялось с места, чтобы осесть в горной стране на западе, но Цадок со своими людьми продолжал обитать в северной пустыне, слушая ясные и четкие слова Эль-Шаддаи, который выведет их из безлюдных пустынь и приведет в Землю обетованную.

Пустыня, в которой много поколений обитали ибри, состояла из трех частей. Существовали песчаные пустоши, на которых ничего не росло, и кочевники их избегали, ибо ни один человек, жизнь которого зависела от мулов, не мог их пересечь; это стало возможным потом, в последующие годы, когда удалось приручить верблюдов, – но не сейчас. Кроме того, тянулись обширные пространства камней и выжженных бесплодных земель, где местами встречались оазисы с питьевой водой, и здесь люди и их мулы могли как-то существовать; пустыни эти назывались «дикими». И наконец, существовали длинные пространства полусухих земель, рядом с которыми располагались поселения; чтобы постоянно растить пшеницу или оливковые деревья, воды тут было маловато, но козы и овцы могли существовать. Именно на таких землях колено Цадока и обитало последние сорок лет. Мудрые ибри не сомневались, что рано или поздно Эль-Шаддаи прикажет им сниматься с места, но они не знали, что бог уже трижды приказывал Цадоку сделать это, но патриарх боялся приступить к делу и тянул время.

И Эль-Шаддаи, потеряв наконец терпение, в последний раз отдал приказ не старому Цадоку, а рыжеволосому Эферу. Получив это указание, Эфер несколько недель назад пришел к Цадоку и сказал:

– Отец, мы должны перебираться на хорошие земли, что лежат к западу.

– Эль-Шаддаи скажет нам, когда придет пора двигаться в путь.

– Но он уже сказал нам. Прошлой ночью. Он пришел ко мне и сказал: «Отправляйся на запад и разведай ту землю».

Цадок схватил Эфера за плечи и спросил в упор:

– Сам Эль-Шаддаи говорил с тобой?

И Эфер, горячий юноша двадцати двух лет, продолжал твердо стоять на своем: бог приходил к нему. Какой у него был голос? – поинтересовался Цадок, но сын не мог объяснить. Этой же ночью Эфер и Ибша отправились на запад. Во время их отсутствия Цадока не покидало беспокойство – в самом ли деле Эфер сказал правду. Почему столь важное послание Эль-Шаддаи доверил молодому? В это было трудно поверить, но теперь бог косвенно подтвердил историю Эфера, сказав, что завтра юноша вернется с указанием идти на запад. И, размышляя над этой историей, Цадок не мог не признать, что в прямом обращении Эль-Шаддаи к Эферу не было ничего странного, ибо Цадоку самому было всего семь лет, когда таинственный бог впервые заговорил с ним, сказав: «Под камнями, на которых сидит твой отец Зебул, прячется змея». Мальчик потрясенно застыл на месте, не понимая, откуда возник голос, и не в силах поверить своим ушам. «Иди, – продолжил голос, – и предупреди отца, а то эта змея его укусит». Он успел добежать до камней и предупредить отца как раз в то мгновение, когда змея показалась из своего укрытия. С этого дня он перестал быть ребенком.

Его имя Цадок означало «праведный», и он продолжал служить посредником, когда Эль-Шаддаи изъявлял желание что-то сообщить своему избранному народу. Его никогда не было слишком много, народа ибри, живущего в пустыне. Когда Лот и Эсо ушли на юг, каждый из них взял с собой не больше тысячи человек. Колено Цадока, продолжавшее ждать, когда придет время двинуться на запад, составляло всего семьсот человек, ибо большие племена ибри еще не сформировались. Кочевников Цадока нельзя было назвать одной семьей. Например, четыре жены Цадока и тридцать его детей, многие из которых уже сами обзавелись семьями, составляли меньше четверти всего племени. Но все члены племени в той или иной мере имели отношение к старику, так что, пусть даже они не были одной семьей, все они составляли клан, колено, и в течение последующих столетий несколько из таких кланов слились воедино, образовав племена, оставившие свои имена в истории.

Жизнь в сообществе, возглавляемом Цадоком, была организована едва ли не лучше всех – главным образом, благодаря справедливому характеру человека, что стоял во главе их. Он во всем полагался на Эль-Шаддаи. В войне он не проявлял особого рвения и жестокости, ибо любил мир и старался достичь его, едва только для этого предоставлялась возможность, – даже к неудовольствию своих сыновей, которые рвались в бой. В торговых делах он бывал честен и благороден. Он поддерживал добрые отношения среди своих жен и учил детей вежливости. Он любил животных и ввел практику, при которой члена выводка никогда не убивали в присутствии остальных, равно как не лишали жизни в один день ягненка и его мать. В его клане женщина, родившая ребенка, могла не работать пять месяцев, если не считать забот по приготовлению пищи, но они не были утомительными. Тем не менее, он был строгим судьей, многих осудившим на смерть, ибо такие нарушения божественного закона, как прелюбодеяние, неподчинение детей отцу, любое пренебрежение Эль-Шаддаи, должны были караться лишь смертью. Но когда приговор бывал вынесен и старик предупреждал, что ни о каком смягчении его не может быть и речи, он обычно предоставлял жертве возможность бегства, и само собой было понятно, что любой приговоренный может взять с собой мула и три бурдюка с водой. Но вернуться в клан Цадока он уже не мог.