Секс без людей, мясо без животных. Кто проектирует мир будущего - Дженни Климан

Когда я дохожу до последних минут промофильма, он начинает все больше походить на куриное видео от JUST — знакомая история о старой доброй американской выдержке, стойкости, находчивости и предприимчивости, которые могут спасти мир. Дэйви и Партридж рассказывают, как разрабатывались прототипы того, что позже стало биомешком. «Для создания первых поколений мы пользовались множеством материалов из магазинов сантехники и пивоварения, — морщится Партридж. — На тот момент у нас не было грантов, так что потребовалась настоящая находчивость, чтобы собрать первый прототип практически из ничего».

«Томас Эдисон говорил, чтобы стать изобретателем, тебе нужны только воображение и куча хлама. Это в двух словах история нашей системы, — говорит Дэйви. — Иногда мы ездили в Home Depot, в Lowes и Michaels [128], привозили всякие штуки и склеивали и спаивали их вместе».

В конце видео Партридж лучится гордостью: «Это точно проект, который больше похож на научную фантастику, чем на реальность, но за три года нашего по-настоящему упорного труда и отказа смиряться с провалами и ограничениями технологий он стал весьма реальным терапевтическим инструментом».

Но это не просто терапевтический инструмент: это изобретение, которое однажды выйдет на рынок, товар, и больница хочет защитить свою интеллектуальную собственность. В глубинах гугла я нахожу патентную заявку на биомешок, поданную в 2014 году — задолго до публикации научного исследования, — и это, возможно, самый откровенный текст, выложенный командой на всеобщее обозрение. В этом документе они не юлят насчет расширения границ жизнеспособности: они открыто заявляют, что среди возможных «субъектов» изобретения — «плоды при раннем сроке беременности (напр. 20-24 недели)».

В патентной заявке присутствуют некоторые трогательные по­дробности, не попавшие в научную статью и промовидео. Партридж, Флейк и Дэйви давали ягнятам имена — по крайней мере, в ранних экспериментах. У них были Джун, Шарлотта, Лили, Малыш Алан, Эдди, Уиллоу, Сена, Боуи, Игги и Мэнсон. Большинство были убиты после родов для изучения органов, но некоторым везунчикам команда позволила выжить и кормила из бутылочки. Игги показал себя лучше всех и «был успешно извлечен из искусственной плаценты для послеродовой жизни… Животное демонстрировало удовлетворительный рост и развитие после восьми месяцев перед переводом на долговременный уход в приюте». Последняя фотография в патентной заявке — бодрый ягненок в сарае, который оглядывается на камеру через плечо, будто позирует.

Возможно, как раз из-за этого патента я описываю биомешок и все вложенные в него труды только по сетевому промовидео и исследовательской работе. Мне не разрешают приехать в Филадельфию и воочию увидеть работу команды. Я была так близка: Алан Флейк сказал, что меня с радостью ждут; мы назначили дату и время визита. Я как раз собиралась покупать билет на самолет, когда решила, что надо бы свериться насчет приезда с пресс-службой больницы: нельзя же просто так ввалиться без правильного разрешения. У меня состоялся очень дружелюбный 40-минутный разговор с пресс-секретарем, который вроде бы тоже был рад меня пригласить, но попросил отложить покупку билетов, пока не получит добро от юридического отдела, что займет пару дней. Это прозвучало как формальность.

Но дни превратились в недели, рейсы все дорожали, а дружелюбный пресс-секретарь почему-то больше не отвечал на письма и звонки. Затем наконец пришел очень короткий имейл. «Мне очень жаль сообщить, что Детская больница Филадельфии вынуждена отказаться от этой возможности, — написал пресс-секретарь. — Я получил большое удовольствие от общения с вами и надеялся, что у нас все получится, но не получилось. Я приношу извинения за путаницу и задержки перед окончательным ответом. Благодарю за интерес к этому исследованию».

Потребовалось еще несколько писем, чтобы уловить, почему я вдруг стала нежеланной гостьей. Флейк извинился и сказал, что это не в его власти. Они хотят получить возможность через несколько лет поместить в биомешок детей, и юридический отдел занервничал из-за перспективы моего приезда. «Сейчас сильно осторожничают из-за всего, что может поставить под удар одобрение FDA» [129], — наконец сообщил мне пресс-секретарь. Больница не хотела ставить под угрозу медицинское и коммерческое будущее изобретения, слишком рано заговорив с журналистами. На данный момент их цель — выпустить искусственную матку на рынок.

Когда биомешок окажется на рынке, он станет лишь очередным и самым буквальным примером того, как беременность уже переносится вовне. В развитом мире роженицу всегда регулярно осматривают, проводят вагинальное и брюшное сканирование, берут анализы крови, чтобы изучить состояние, рост и ДНК младенца. Если есть подозрения, что с плодом что-то не так, ее осматривают усердней: в кожу, мышцы живота и матку вводят иголки еще больше, чтобы подвергнуть очередной генетической экспертизе образцы клеток плаценты или околоплодной жидкости. Даже если все хорошо, никого не смущает, что к роженице подключают фетальные кардиомониторы и тонометры и во время родовых схваток регулярно замеряют размер таза. В век, когда быть хорошим родителем — значит больше заботиться о ребенке даже до рождения, мы хотим получить все больше доступа к младенцам внутри женщин, новые способы их измерить и поместить под наблюдение, чтобы качественно ухаживать еще до того, как дети войдут в мир. Женские тела нам чуть ли не мешают.

***

Термин «эктогенез» — развитие плода вне человеческого тела — впервые использовал британский ученый Джон Бердон Сандерсон Холдейн в лекции, прочитанной в 1923 году в Обществе еретиков Кембриджского университета [130]. Он представил себе эссе студента Кембриджа из будущего с описанием великих биологических изобретений, созданных со времен Холдейна. «Мы можем взять яичники женщины, чтобы они росли в пригодной жидкости вплоть до 20 лет и давали каждый месяц новую яйцеклетку, 90% из них можно оплодотворить, и зародыши успешно растут в течение девяти месяцев, после чего извлекаются на воздух, — говорил его воображаемый эссеист из будущего. — Франция стала первой страной, официально узаконившей эктогенез, и к 1968 году получала этим методом 60 тысяч детей ежегодно» [131].

Во времена падающих показателей рождаемости эктогенез заинтересовал Холдейна своим потенциалом в социальной инженерии; в 1923 году евгеника еще не казалась омерзительной идеей. «Если бы не эктогенез, то нет сомнений, что цивилизация рухнула бы в кратчайшие сроки ввиду высокой плодовитости менее желанных членов населения почти во всех странах», — воображал он. Холдейн считал, что полное отделение рождения от секса будет означать, что «человечество освободится в совершенно новом смысле».