Пока не пробил час - Ирина Глебова

Так неожиданно произошла эта метаморфоза! Еще два раза свистнула в воздухе камча, опускаясь на его плечи и спину. Анатолий стоял, не шевелясь, глядя на ханскую дочь. Но вот в четвертый раз она рассекла плетью лишь воздух и стремительно вышла из юрты. Через несколько секунд простучали, быстро удаляясь, копыта – наверное, конь Набчи был привязан где-то неподалеку. Макаров медленно одевался. Белая рубашка на плечах и спине пропиталась кровью – ханская дочь била его не шутя. Но боли он не чувствовал: в груди разливалась тоскливая пустота, и только в глубине сердца горел огонек. Жег невыносимо!..

Через два дня русские офицеры покидали бурятский улус. Генерал Крылов был очень доволен: он уговорил друга юности уступить за хорошие деньги земли с селитровыми залежами. Хан жалел только о том, что именно в тех местах у него самые лучшие угодья для охоты на зайцев с беркутами. А еще генерал рассказал по секрету своим доверенным офицерам:

– Когда Эрдэн-багадур возил меня смотреть земли, в одном месте я услыхал странный запах – неприятный, но какой-то очень знакомый. Хан увидел, что я морщу нос, сказал: «Это старик Нанчу курит свою вонючую трубку! Иди сюда, потрогай!» И показывает мне на холм, к которому мы подъехали. Я пригляделся – над вершиной еле заметный дымок курится. Приложил ладонь, как Эрдэн, к земле холма, а она горячая! И тут я вспомнил этот запах – так пахнет сырая нефть! Черт возьми, голову дам на отсечение, что там – настоящее нефтяное месторождение, почти на поверхности! Так что вместе с селитрой мы еще и нефть купили!

На прощальном обеде Набчи, дочь хана, вновь стояла за спиной отца. Как ни старался Анатолий поймать ее взгляд, она равнодушно смотрела мимо. А Мэнгэй только похохатывал, сидя рядом и попивая айран. Провожать гостей выехали двадцать молодых батыров на резвых лошадях во главе с Мэнгэем. Они с гиканьем мчались по степи, описывая круги вокруг русских всадников, ехавших неторопливым шагом. В какой-то миг Макаров неожиданно вздрогнул и повернул голову направо – словно его позвали. И увидел на холме фигурку всадницы. Он сразу узнал Набчи, и хотя с такого расстояния не мог видеть ее глаз, ему показалось, что взгляды их встретились. Мгновенно подлетел к нему и закружился волчком на своей лошадке Мэнгэй, закричал, смеясь:

– Дочь хана не каждому смотрит вслед! Запомнился ты ей!

– И она мне тоже… – одними губами прошептал Анатолий. И тут же, заставляя себя освободиться от наваждения, подумал: «Не нужны мне никакие азиатские страсти! И дикие бурятки! Вера, Верочка – колокольчик на летнем лугу!.. Вот мое счастье – ласковая, нежная, ждет меня вот уж сколько лет…»

Нареченная с юности девушка ждала его в родном Белополье. Он получал от нее письма и писал ей сам, они встречались, когда он приезжал в отпуск. Вскоре после поездки в Верхнеудинск у него начались сильные головные боли, однако военную службу Макаров оставлять не хотел. Пришлось согласиться на компромисс: он перевелся в полицейский департамент, служил в Киеве, а тут как раз освободилась должность исправника в его родном Белополье…

Вернувшись домой начальником уездной полиции, Анатолий Макаров сразу же сыграл свадьбу – Вера стала его женой. Он был счастлив и, казалось, совершенно не вспоминал Набчи. Но только он один знал, как часто бурятка приходит к нему во сне, как мечется он и шепчет – правда, только мысленно: «Сладость Жизни, не уходи!..» Но человек не властен над снами, а в реальной жизни Макаров, если и вспоминал о бурятке, то с чувством, похожим на ненависть. Он мечтал избавиться от изматывающе-томительных снов. И избавился от них навсегда в первую же ночь, которую провел с Любочкой Савичевой.

Набрасывать себе на шею шарф-удавку Любочка научила Анатолия сама. Скручивая концы, он медленно, постепенно сдавливал ее шею. Дыхание женщины становилось все более глубоким, перед глазами плыли радужные круги… И в этот момент ее охватывало такое неудержимое желание, такая почти звериная страсть, которую Макаров называл «ведьминской похотью». Она и в самом деле становилась почти невменяемой, не испытывала ни малейшего стыда. А он… Он лишь в самый первый раз, в первые минуты испытал неловкость. Но потом Любочкино неистовство захватило, околдовало его – он обо всем забыл…

Савичева была и сама по себе женщиной пылкой. Однако о такой своей необычной страстности, которую можно вызывать искусственно, узнала случайно. В театре, до замужества, она не раз играла на сцене Дездемону – перевоплощаться в невинную кротость актриса умела хорошо. В финальной сцене Отелло всегда «душил» ее руками – и ничего особенного она не чувствовала. Но вот однажды партнер решил сымпровизировать: набросил на шею Дездемоны злосчастный платок, из-за которого и разгорелись все страсти, и стал «душить», скручивая концы. Он хорошо вошел в образ и несколько перестарался: дыхание у Любочки перехватило, перед глазами поплыли круги… И вдруг она испытала такое сильное влечение к мужчине, нависшему над ней, что забыла о сцене, о зрительном зале. Она вцепилась пальцами в его белую кружевную рубашку, стала расстегивать пуговицы, прижалась почти обнажившейся грудью в сильно декольтированной ночной сорочке и стала шептать: «Возьми меня, скорее». Что бы произошло дальше – неизвестно, но тут опустился занавес. Зал неистово аплодировал: критики потом писали, что актриса в этот вечер великолепно сыграла сцену предсмертной агонии!

Партнер сначала был в растерянности, но потом сделал для себя некоторые выводы. Да и трудно было их не сделать: жаркое дыхание и захлебывающийся шепот женщины, страсть в глазах – такое невозможно сыграть даже хорошей актрисе! Он вошел в маленькую уборную, где Любочка переодевалась, повернул ключ в дверях и без лишних слов обхватил ее, пытаясь распустить шнуровку на лифе. Через минуту он вылетел в коридор в полном недоумении: «Шальная баба! Неужели все-таки играла, дразнила?»

Нет, Любочка не играла, но, когда она добралась до своей уборной, вожделение совершенно прошло. Осталось недоумение: «Что это на меня нашло?» И страх: «Господи, не сошла ли я с ума! Как сильно!..» И любопытство: «А нельзя ли испытать это еще раз?»

Она уверяла Макарова, что ни с кем больше не пыталась повторить подобный эксперимент – боялась. Да особенно и не с кем было – вскоре она встретила Владимира Савичева и вышла за него замуж. А он был человеком строгих нравственных принципов, очень религиозным. Он обожал жену, но в постели был скорее нежным, чем страстным. И она не смела выказать перед мужем даже обыкновенную страстность, не то что неистовство! Но с первой встречи, с первого взгляда она поняла: Анатолий – тот самый человек, которому она могла бы открыться до конца. Так сама Любочка говорила Макарову.

В первую же ночь в таинственном мерцании ночного светильника тело красавицы вдовы показалось ему не просто смуглым, а отливающим медью. Хотя темные волосы, рассыпавшиеся по плечам и груди, были волнистыми, а не гладкими, но руки и губы женщины не стеснялись ласкать его. И у Анатолия перехватило дыхание от странного ощущения: как будто он нашел то, что потерял, казалось, безвозвратно, но о чем не переставал тосковать… Вот тогда-то, после короткой передышки, Любочка набросила себе на шею платок, свела концы и попросила медленно скручивать их. Он, смеясь, стал это делать очень осторожно, но в какой-то момент она испустила совершенно невероятный вопль – что-то между визгом кошки и рыком львицы, по-звериному выгнулась всем телом… И он, отдаваясь ответному неистовству, на мягком ковре ее спальни, сплетая свое тело с женским в самых невероятных позах, шептал: «Набчи, Набчи…» Хорошо, что Люба не поняла, что это – женское имя, и не пришлось ничего объяснять. А после Анатолий уже не вспоминал ханскую дочь, и никогда она ему больше не снилась…