Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская

«Лучше и ответственнее тебя я не найду», – сказал он. Можжухин и на это предложение наложил вето. «Кто будет домашними делами и Лией заниматься?» Авторитет Можжухина каждый раз укладывал Тому на обе лопатки. Она никогда не оспаривала его решений. К тому же Лия становилась совсем плоха. Правда, однажды вдруг как будто просветлела: «Не ломай ты так хребта на других, Томочка, побереги здоровье, побереги руки, полюби себя, дочь; жизнь одна». Тома от неожиданности ненадолго застыла, затем подлетела поцеловать мать, но к той уже вернулась отрешенность лица, она вновь уплыла в одной ей ведомый мир. В попытке подправить ей здоровье Можжухин устроил Лию в терапию больницы старых большевиков под патронаж знакомого завотделением. Была такая уникальная в своем роде больница № 60 в Новогирееве (теперь ее нет, снесли в 2019-м). Хотя Лия никогда не состояла ни в молодых, ни в старых большевичках, в приемном покое по блату прошла по статусу вдовы Героя Советского Союза, инвалида и персонального пенсионера. Там-то, в палате терапевтического отделения, Тома застала свою мать сидящей на полу совершенно голой, поливающей голову кефиром, старательно растирающей густые струи по плечам и груди – под взглядами зажавших ладонями рты натуральных старых большевичек. Завотделением по доброте душевной предложил Томе с Можжухиным: «Давайте переведу ее в отделение неврологии, она там быстро уберется». А Тома поначалу и не поняла значения слова «уберется». А когда поняла, от негодования потеряла дар речи и незамедлительно забрала мать домой. После выписки Лии был организован домашний уход высшего уровня с новыми вводными, соответствующими ее теперешнему состоянию.

Следующий рабочий виток, в патоморфологии, закрутился у Томы лишь после того, как Лии не стало, а отношения с Можжухиным начали громко трещать по швам.

* * *

С мини-запоями Тома умудрялась до поры проскакивать между струек. После переезда на «Динамо» продолжала работу в патоморфологической лаборатории при Центре рентгенорадиологии на Профсоюзной улице, непостижимым образом сохраняя твердость руки и меткость глаза. К ним в лабораторию, по ее выражению, «приносили и шмякали на разделочный стол вырезанные из людей опухоли». На микротоме сотрудницы делали срезы в пять микрон, помещали на специальные стеклышки, подвергали различным методам окраски и давали заключения. Называлась такая процедура между своими сотрудниками – тянуть стекла. Эти стекла, вернее результаты исследований, потом изучались врачами-патоморфологами. «Я-то, конечно, лучше всех стекла тяну», – морщила Тома пол-лица в коронном подмигивании. И тут же вспомнила про сотрудницу Леру: «У нее стекла тоже будь здоров, ювелирка, после меня, конечно. Врачи именно от нас с ней хотят результат получить». Дальше последовала неожиданная просьба: «Лерка, когда узнала, на кого ты учишься, пристала как банный лист, просто умоляла, чтоб ты ее приняла. Девка толковая, но с ней явно что-то неладное происходит. Не без участия мужа, конечно, тот еще козлопыдра».

Странно устроены пьющие люди. Случается, они яростно недолюбливают других пьющих людей, причем именно за это их качество. Тома терпеть не могла мужа Леры Степана. Пару раз по приглашению Леры она разделила с ними домашний досуг «на троих». Этого оказалось достаточно. Были сделаны бескомпромиссные выводы: во-первых, ничтожество-муж тупыми комментариями опримитивливает Леру, убивает ее умственный потенциал, во-вторых, подливая ей спиртное, лишает твердости руки и, соответственно, высокого профессионализма. Было и третье: у Леры, по мнению Томы, зарождались мозговые явления бреда, не зависящие напрямую от влияния Степана и количества ею выпитого.

В обход нормативов (не имея пока диплома) я потихоньку начала принимать дома. Ездила на супервизии к преподавателям. Любимым оставался Геннадий Владимирович Старшенбаум. Ему я доверяла больше других. Именно его профессиональные комментарии укладывались в мое сознание, как питательные удобрения в благодарную почву. На одной из супервизий по поводу приходящего ко мне некоего семнадцатилетнего парня Геннадий Владимирович сказал:

– Мать у него, безусловно, властная, деспотичная. Но в работе с ним, Оксана, вы нарушаете границы. Вы же понимаете, что не замените парню мать?

– Понимаю.

– Никогда никому не становитесь матерью Терезой. Ваша задача – научить его мыслить самостоятельно и принимать решения самостоятельно, постепенно разрывать пуповину с матерью, сепарироваться от нее, продолжая при этом ее любить и прощать.

Дальше шли конкретные советы по технике работы.

Я перестала быть парню матерью Терезой. Восстановила необходимые границы. Появились первые, пусть очень скромные, результаты. Совет Геннадия Владимировича сыграл важную роль в дальнейшей работе с клиентами.

Принять Леру я согласилась. Пухленькая миловидная Лера устроилась в кресле, выпрямила спину и начала как робот:

– Тома считает, что я незаметно спиваюсь с мужем, велит мне развестись.

– Лера, остановитесь, пожалуйста. Я прошу вас сделать акцент не на чьих-то советах, а на собственных ощущениях и мыслях, – прервала я ее.

Лера неожиданно вдохновилась рекомендацией, и как-то быстро поток ее сознания принял обратное направление:

– Вот мы со Степаном Игорька нашего (сына) к моей маме отправим, и у нас праздник. Закупимся как следует в магазине, мы коньячок армянский любим, я закусочек наготовлю, выпьем, хорошенько закусим, ляжем, обнимемся и вслух детективы читаем или фильмы смотрим, но больше все-таки любим читать, обсуждаем канву, героев, концовки. Спорим иногда. Потом еще по рюмочке, снова приляжем… И так хорошо, тепло на душе. Как без этого остаться? Страшно. Вот Тома была у нас несколько раз в гостях. С тех пор зудит на работе чуть ли не каждый день: «Брось Степана, он слабак, тебя недостоин, от него козлятиной воняет, работать не хочет, ты с ним сопьешься», – снова скатилась Лера к настойчивым советам Томы, – а я никакого такого запаха от него не чувствую. Наоборот, пахнет родным человеком. С обонянием-то у меня все как раз в порядке. Я когда раньше приходила к ней в гости, сразу с порога чувствовала запах Гаврика. Вот уж от кого воняло. Как они с Лёней жили только рядом с этим Гавриком? Никакими духами и спреями не перебьешь. Нет, Оксана, вы не подумайте, я животных очень люблю, у нас у самих всегда кошки были, у мамы и у меня. Просто люди-то дороже. О людях, мне кажется, в первую очередь надо думать и заботиться. И потом, почему недалекий? Степан очень даже начитанный.

Тут мне удалось вклинить единственный вопрос:

– Какими вам видятся отношения между отцом и сыном?

Дальше я поплыла по волнам душевного рассказа о прекраснейших взаимоотношениях Степана с сыном. Вырисовывалась небывалая внутрисемейная идиллия каждого с каждым и всех со всеми. Лерой рулил целый комплекс примитивных защит. Под слоем плотно упакованного защитного «добра» скрывалось нежелание признать безусловную проблему. По окончании сеанса мы договорились о встрече на следующей неделе.

– Ну как, посоветовала ей развестись? Обрисовала ей привилегии свободной холостой жизни? – поинтересовалась