Год 1976, Незаметный разворот - Александр Борисович Михайловский

с аэродрома Темпельсхоф в воздух поднялись истребители. Рассерженно жужжа, изделия фирмы Вилли Мессершмитта все же сумели подняться на заданную высоту - туда, где воздух так разрежен, что им уже невозможно дышать, и царит вечный лютый холод. Но что они там могли сделать своими четырьмя пулеметами винтовочного калибра против воздушного гиганта массой в три с половиной миллиона тонн, закованного в тяжелую многометровую броню?

- Он огромен! - только и успел передать командир группы гаупман Дресслер, прежде чем его «Фридрих» натолкнулся на невидимую стену защитного поля и комом смятого металла полетел вниз прямо на берлинские крыши.

Его подчиненные тут же отпрянули в стороны от опасного гиганта и принялись атаковать пришельца с разных ракурсов, но добились только того, что при выходе из атаки еще один истребитель зацепил защитное поле консолью крыла и, беспорядочно кувыркаясь, отправился вслед за машиной своего командира. Сам же небесный левиафан на эти судорожные действия жалких человечишек не обратил ровно никакого внимания. Это было даже хуже, чем уэллсовская «Война миров». Там «марсиане» хотя бы воспринимали местных всерьез, и каждый раз, когда их пытались атаковать, наносили уничтожающий ответный удар, а не относились к этим попыткам с пренебрежительным презрением.

Расстреляв все патроны в бесполезных атаках, германские истребители вернулись на свой аэродром, где их уже ждал наци номер два Герман Геринг, разъяренный как бык на корриде. Он уже успел вставить фитиля зенитчикам, открывшим абсолютно бесполезную стрельбу, а теперь решил оторваться на пилотах авиакорпуса «Германия». Радиус разлета слюны из орущей пасти ничуть не уступал поражающим свойствам мелкой осколочной бомбы, а крик свой громкостью мог заглушить авиационный мотор.

Если бы этому таинственному аппарату, не проявившему пока к Германии никакой враждебности, дали просто пролететь мимо, в этом было бы гораздо меньше позора и унижения, чем в данном случае, когда ПВО Берлина сделало все возможное, но не добилось ни малейшего успеха (два вдребезги разбитых самолета и с десяток берлинцев, угодивших в больницы и морги в результате попадания под стальной град осколков зенитных снарядов, при этом не в счет).

Просравшись, Геринг сел в свой «Хорьх» и уехал восвояси. Теперь уже ему предстояло стоически вынести все, что скажет по поводу сегодняшнего происшествия Адольф Гитлер. А пилотов-неудачников, как и зенитчиков, скорее всего, теперь ждет отправка на Восточный фронт, где вермахт и люфтваффе за последние три недели понесли просто чудовищные потери.

24 июля 1941 года, 15:15 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», императорские апартаменты, зал для совещаний

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Завершение перелета «Неумолимого» и приводнение в Пуцком заливе прошло успешно. Расстояние до Данцига - двадцать пять километров, до Готтенхафена (польской Гдыни) - около двенадцати. Для Третьего Рейха эти воды считаются глубоким тылом, так что тут нет ни одного крупного боевого корабля, и в ближайших окрестностях дислоцируются только учебные части люфтваффе и вермахта. Да и вообще, такой наглости от нас никто не ожидал. Шевеления по этой части, конечно, будут, но явно не сегодня. И только тогда нам придется зачищать береговую инфраструктуру в радиусе тридцати километров, а в радиусе ста километров - устанавливать бесполетную и бесплавательную зону, нарушение которой будет чревато уничтожением цели без предупреждения. Но это будет потом, а пока следует заняться текущими делами.

С целью выработки планов на следующий этап операции я собрал своих гостей (за исключением Гейдриха) на совещание в своих императорских апартаментах. Интерьеры тут уже были приведены к желаемому для меня дизайну «галактический ампир» (массивно, надежно, роскошно), и все присутствующие могли любоваться на сочетание российской имперской и советской символики. Но сел я при этом не в императорское кресло во главе стола (за которым можно было собрать до сотни человек), а, как рядовой участник переговоров1, занял позицию прямо напротив товарища Сталина.

- Итак, товарищи, - сказал я, - тактические пляски босыми ногами на раскаленных углях закончены. Фронт стабилизирован по рубежу, пригодному для обороны, мобилизация проходит по плану. Теперь пора заняться стратегией и отчасти теорией.

- В каком смысле «теорией», товарищ Серегин? - спросил Отец Народов.

- Самой обыкновенной, товарищ Сталин, - со вздохом ответил я, - той самой, которую потом вносят в боевые уставы и учебники по тактике и стратегии. Теоретические козыря старше и стратегических, и даже геополитических. Не владея правильной теорией, вы не сможете ни просчитать геополитические расклады, ни выработать победоносную стратегию и неотразимую тактику...

- Вынужден с вами согласиться, - кивнул Виссарионыч. - Раньше мы думали, что у нас на вооружении имеется самая лучшая марксистско-ленинская теория, но оказалось, что это не так.

- О том, что дела с теорией пошли как-то не так, вы должны были догадаться еще в начале восемнадцатого года, - ответил я. - Концом теоретического этапа стал мятеж левых эсеров, совпавший с началом широкомасштабной Гражданской войны, и возрождение разгромленной, казалось бы, корниловщины. С этого момента начался политический слалом впотьмах, когда сначала товарищ Ленин, а потом и вы, стали одну за другой игнорировать мертворожденные марксистские установки на отмирание государства, на полное разрушение старой государственной машины, на замену армии вооруженным народом, на тотальную национализацию всех средств

Мы внимательно изучали протокольные фотографии, сделанные в кабинете Л.И. Ерехневз. Во время совещания с министрами и прочими подчиненными лицами генсек сидел во главе стола как начальник, но если зто была встреча с каким-нибудь иностранным деятелем, то он подсаживался за общий стол напротив главного собеседника. производства... Теоретики среди ваших товарищей, конечно, были, но построить эти люди ничего не могли, только разрушить и изгадить.

- А вы, значит, товарищ Серегин, у нас великий теоретик... - проворчал Отец Народов.

- Да нет, товарищ Сталин, - ответил я, - я не теоретик, а практик. Но при этом у меня имеется Истинный Взгляд, посредством которого я могу смотреть не только на людей, но и на иные явления. Приложив чужую теоретическую установку к окружающей действительности и посмотрев на эту комбинацию Истинным Взглядом, я сразу вижу, будет она работать так, как написано в инструкции, или нет. Первая теоретическая установка, полностью доказавшая свою работоспособность - это единство элиты и народа. При нарушении этого правила государству грозит гибель, а народу - революционные пертурбации и кровавые жертвы. Революций в формате «снизу», когда народ больше не хочет, а верхи уже не могут, без жертв не бывает в принципе, потому что сначала они пожирают представителей свергнутого политического класса или слоя, и лишь потом переходят на своих творцов и идейных вдохновителей. Революции в формате «сверху» гораздо гуманнее, и жертв от них бывает на два-три порядка меньше.