Одноклассники - Юрий Поляков

Черметов. Суровыми?

Светлана. Суровыми! А раба у нас из себя, если и выдавливают, то почему-то вместе с совестью.

Некоторое время они молча смотрят друг другу в глаза.

Евгения Петровна. Феденька, а что дальше-то было?

Федя. Дальше? Ну, Ванечка вышел и стал читать стихи. Мои. Я сижу в зале и понимаю: сейчас умру, потому что стихи отвратительные! И вдруг все захлопали. А Ванечка заставил меня выйти на сцену. Ну и…

Анна. И все узнали, что у нас в школе есть свой гений!

Федя. А через неделю эти стихи напечатали в областной газете…

Борис. Это я отца попросил. Мне тоже можешь сказать «спасибо»!

Федя. Спасибо, Липа!

Борис. Пожалуйста, Строчок!

Евгения Петровна. Феденька, почитай нам эти стихи!

Федя. Эти? Даже не знаю… Совсем юношеские…

Черметов. Давай-давай! У нас сегодня вечер воспоминаний.

Федя. Ну, хорошо… Сейчас… (Закрывает глаза, встает в свою позу.)

Дразнилки. Драки. Синяки. Крапива.

Соседний двор. Мальчишечья война.

А в том дворе – немыслимо красива —

Была в ту пору девочка одна.

Я жил, учебник не приоткрывая,

Я потерял надежду и покой.

Граница меж дворами – мостовая.

Я вдоль бродил, но дальше ни ногой.

Пришла метель на смену летней пыли

Велись слезопролитные бои…

А во дворе у нас девчонки были.

Конечно, не такие, но свои.

В руках – синица, и мало-помалу

Любовь пропала. Где-то к февралю.

И девочка-красавица пропала.

Квартиру, видно, дали журавлю.

Смешно сказать, через дорогу жили.

Я был труслив, она была горда…

(Забывает текст, трет лоб.)

Я был труслив… труслив…

Борис. Это мы уже слышали.

Светлана. Не мешай!

Федя. Черт… Забыл… свои стихи. Такого со мной еще не было!

Светлана. Напомнить?

Федя. Нет! Я сам. Просто надо еще выпить…

Евгения Петровна. Не надо, Феденька!

Федя. Эх, да что вы понимаете! (Убегает в «запроходную» комнату – выпить.)

Евгения Петровна. Лечить надо Федю. Гибнет!

Черметов. Бесполезно. Я его два раза в больницу укладывал – убегал. А насильно лечить теперь нельзя. Свобода, понимаешь ли!

Евгения Петровна. В Серпухов его надо везти.

Борис. А что там, в Серпухове?

Отец Михаил. Та м чудотворная икона «Неупиваемая чаша».

Борис. И что?

Евгения Петровна. Помогает. Соседка наша так зятя вылечила. Пил страшно. Жену, дочку соседкину, бил смертным боем. Повезла, приложила его к образу – и как отрезало. Правда, теперь жалеет она.

Анна. Почему?

Евгения Петровна. Зять с пьяных-то глаз жену лупцевал, а с трезвых сразу бросил. Но все равно чудо!

Борис. Я в чудеса не верю…

Отец Михаил. Просто ты с настоящим чудом еще никогда не сталкивался.

Борис. Сталкивался! Прилетаю на родину, а мой одноклассник Тяблик, с которым мы за девчонками в душе подглядывали, – поп! Разве не чудо?

Отец Михаил. Чудо, что Ванечка в десятом классе дал мне почитать Библию. Через Ванечку меня Господь и позвал…

Борис. Откуда у него Библия взялась? Тогда трудно достать было. Моему отцу в обкоме партии выдали, как бойцу идеологического фронта, чтобы знал опиум по первоисточнику.

Евгения Петровна. От деда моего осталась. Он церковным старостой был до революции. Но я скрывала, а Библию прятала. Но Ванечка мне говорил: нечестно такую книгу от людей прятать! Такой справедливый мальчик…

Светлана. Чермет, а помнишь, как в шестом классе ты Борьке глаз подбил?

Черметов. Конечно, не помню! Я много кому чего подбивал…

Борис (радостно). Я помню! Только это в седьмом было. На контрольной по алгебре. Я Вите… Виктору неправильный результат подсказал.

Черметов. А-а, вспомнил! Нарочно, гад, наврал!

Борис. Ну, вот опять! Конечно, не нарочно!

Черметов. А почему тогда мне пару поставили, а тебе тройку?

Светлана. Потому что Борькин папа чуть что, сразу Гестаповне звонил!

Евгения Петровна. Кому он звонил?

Анна. Галине Остаповне. Директрисе. Она его как огня боялась.

Евгения Петровна. А-а… хорошая женщина. Как она, жива?

Отец Михаил. Преставилась. У нас в храме отпевали. Лежала на одре, как школьница. (Встает.) Пойду с Федей поговорю. Может, поедет в Серпухов?

Черметов. Денег, скажи, на дорогу дам!

Тяблов уходит в «запроходную» комнату.

Борис. Гестаповна как увидела меня с фингалом, сразу заверещала и стала разбираться: кто, где, когда? Я молчу, Чермета не выдаю!

Анна. Да ладно уж, пионер-герой! Он бы тебя просто убил! Правда, Вить?

Черметов. Это точно! Предательства не прощаю никому!

Светлана. Тогда Гестаповна собрала наш класс на допрос. Никто не сознается. Все на тебя, Чермет, смотрят. А ты молчишь, трусишь – отца в школу вызовут.

Черметов. Да, у бати рука тяжелая была!

Светлана. А Гестаповна психует – Борькиного отца боится…

Евгения Петровна. Боренька, а как твой папа? Жив, здоров?

Борис. Жив! Кипучий старик! За права аборигенов теперь борется…

Евгения Петровна. Не скучает по России?

Борис. Скучает. Советские песни каждый день слушает. Даже плачет иногда…

Анна. Погоди, Свет, а чем тогда все закончилось?

Светлана. А вот чем: Гестаповна сказала, если виновного не выдадим, на майские праздники в поход на озеро не пойдем. А мы всю зиму готовились. Вот тогда Ванечка встал и объявил, что это он Липовецкому глаз подбил, когда они боксерские приемы отрабатывали. Гестаповна, конечно, не поверила, но Борька подтвердил.

Борис. Точно! Я сразу подтвердил. И отцу то же самое сказал.

Светлана (Чермету). А Ванечка потом в лицо назвал тебя трусом…