Саван для соловья - Филлис Дороти Джеймс

— Кто еще знал, что он хранится там?

— Да кто угодно. Я имею в виду, что шкафчик не запирается, поэтому никому не составило бы труда заглянуть в него. Конечно, мне все же следовало запереть его, но кто же думал… видите ли, если кто-то захочет наложить на себя руки, он все равно найдет для этого способ. Я просто в ужасе, но вы не можете обвинить меня в причастности к ее смерти. Нет! Это несправедливо! Она могла воспользоваться чем угодно! Чем угодно!

— Кто?

— Фоллон. Если Фоллон и вправду покончила с собой. О господи, я сама не знаю, что говорю.

— Сестра Фоллон знала о никотине?

— Нет, если только случайно не нашла его в шкафчике. Кому, я уверена, было точно известно о нем, так это Брамфет и Рольф. Они сидели в оранжерее в тот самый момент, когда я ставила аэрозоль с никотином в шкаф. Я подняла его над головой и пошутила насчет того, что у меня теперь достаточно отравы, чтобы кое от кого избавиться, а Брамфет посоветовала мне запереть ее на ключ.

— Но вы этого не сделали?

— Да нет, я просто поставила баллончик в шкафчик. Замка на нем нет, так что я не могла бы этого сделать в любом случае. К тому же на баллончике вполне ясное предупреждение. И ребенку понятно, что это отрава. Разве мне могло прийти в голову, что кто-то собирается покончить с собой. Да и почему никотин? У медсестер достаточно возможностей раздобыть сильнодействующие таблетки. Я ни в чем не виновата. Это несправедливо. В конце концов, дезинфицирующий раствор, который убил Пирс, был не менее смертельным. Но никто никого не обвинял из-за того, что его забыли в туалете. Нельзя же вводить в школе сестер порядки, как в психиатрической клинике. Меня нельзя винить в этом. Люди, которые находятся здесь, считаются совершенно нормальными, а не маниакальными самоубийцами. Я не могу отвечать за это! Не могу!

— Если вы не давали никотин сестре Фоллон, то вы не должны чувствовать себя виноватой. Сестра Рольф сказала что-нибудь, когда вы появились с этой отравой?

— Вряд ли. Она просто оторвала взгляд от своей книги. Но я точно не помню. Я даже не могу вам сказать наверняка, когда это было. Но день был очень солнечным. Я хорошо это запомнила. Думаю, это было где-то в конце мая или начале июня. Может, Рольф помнит, да и Брамфет, определенно, должна помнить.

— Ладно, мы их поспрашиваем. А пока нам стоит заглянуть в ваш шкафчик.

Он отдал баллончик с никотином Мастерсопу, чтобы тот запаковал его и отослал в лабораторию, затем велел сержанту отыскать сестер Брамфет и Рольф и вышел за сестрой Гиринг из комнаты. Она повела его на первый этаж, продолжая протестующе бормотать себе под иос. Они прошли через столовую и остановились перед дверью, ведущей в оранжерею. То, что дверь оказалась запертой, заставило сестру Гиринг прекратить оправдываться.

— Черт! Я об этом совсем забыла. Матрона Решила, что нам следует держать ее на замке, как стемнеет, потому что некоторые из стекол не слишком надежны. Вы помните, как ураган выбил здесь стекло? Она боится, чтобы какой-нибудь бродяга не пробрался внутрь этим путем. Обычно мы оставляем ее открытой допоздна, пока не запираем на ночь все двери. Ключ должен висеть на доске у Рольф в офисе. Подождите здесь. Я мигом.

Она вернулась почти мгновенно и вставила огромный старинный ключ в замок, и они окунулись в тепло наполненной грибковым запахом оранжереи.

Сестра Гиринг безошибочно нашла выключатель, и две длинные люминесцентные лампы под высоким сводчатым потолком, поначалу неуверенно замигав, разразились ярким светом, который выставил на обозрение древесные джунгли во всем их великолепии. Оранжерея представляла собой на редкость впечатляющее зрелище. Делглиш подумал так еще при первом осмотре дома, но сейчас, ослепленный необыкновенно ярким сверканием стекол и зелени вокруг, просто захлопал глазами от удивления. Вокруг причудливо сплетался ветками, тянулся щупальцами лиан и полз корнями настоящий миниатюрный лес, поражавший своей буйной пышностью, а снаружи, в вечернем воздухе повисло его бледное отражение, неподвижное и иллюзорное, простиравшееся в зеленую бесконечность.

Некоторые из растений выглядели так, словно росли в оранжерее с момента ее постройки. Похожие на взрослые миниатюрные пальмы, они распрямлялись из причудливых ваз в разные стороны, образуя под стеклянной крышей висячий балдахин из блестящих зеленых листьев. Другие, еще более экзотичные, выбрасывали пышную листву из своих узловатых, будто шрамами изрезаниых трубчатых стволов или, словно гигантские кактусы, тянулись вверх каучуковыми губами, жадными и похотливыми, чтобы всасывать в себя влажный воздух. А между ними рассеивали зеленую тень папоротники, чьи изящные расчлененные листья колыхало волнами воздуха из распахнувшейся двери. По сторонам большого помещения тянулись белые полки, на которых стояли горшки с куда более домашними и миролюбивыми растениями, вверенными заботам сестры Гиринг — красными, розовыми и белыми хризантемами и африканскими фиалками. Оранжерея должна была вызывать в памяти умильную картину викторианской идиллии, где под сенью пальм тайком шептались влюбленные. Но для Делглиша любой уголок Найтиигейл-Хаус таил в себе давящую атмосферу зла; казалось, каждое растение здесь старается урвать свою долю отравленного воздуха.

Мейвис Гиринг направилась прямо к выкрашенному белой краской низенькому деревянному шкафчику, втиснутому под полку у стены слева от входной двери и едва заметному за занавесью из свисавших листьев папоротника. У него имелась несуразно малых размеров дверца, снабженная маленькой ручкой, и не было замка. Им пришлось опуститься на колени, чтобы заглянуть внутрь. Но, несмотря на то что верхний флуоресцентный свет заливал все вокруг неприятным, ослепляющим светом, внутренность шкафчика оставалась в полумраке, еще более усугублявшемся отбрасываемой их головами тенью. Делглиш включил свой фонарик. Его лучи высветили привычные атрибуты любого садовода. Он мысленно составил их список: мотки зеленой бечевки, пара леек, небольшой пульверизатор, пакетики с семенами, некоторые из которых открывали и, частично использовав, закатали до половины, небольшой пластиковый мешок с компостом и еще один с каким-то садовым удобрением, около дюжины цветочных горшков различных размеров, маленькая стопка подносиков для семян, секатор, совок и небольшие грабли, растрепанная стопка книг по садоводству с испачканными и помятыми обложками, несколько ваз для цветов и клубки перепутанной проволоки.

Мейвис Гиринг указала на пустое место в дальнем углу:

— Вот там он и стоял. Я засунула его подальше. Он никого не мог бы ввести в искушение. Его нельзя было заметить, если просто открыть дверцу. Он был надежно припрятан. Посмотрите, там пусто — видите, он хранился вон там.

Она говорила так уверенно и с такой настойчивостью, как если бы пустое место снимало с нее всякую ответственность. Затем ее голос изменился. Он упал па топ ниже, став умоляющим, как у самодеятельной актрисы, игравшей сцену обольщения.

— Я понимаю, это выглядит ужасно. В первый раз, когда умерла Пирс, я отвечала за демонстрацию искусственного кормления. А теперь еще это. Но я не прикасалась к отраве с прошлого лета. Клянусь вам! Я знаю, кое-кто из них мне не поверит. Они будут только рады — да, рады! — и испытают облегчение, если подозрение падет на меня и Лена. Это доставит им удовлетворение. Ведь они завидуют мне. Они всегда мне завидовали. Это потому, что у меня есть мужчина, а у них нет. Но вы же верите мне, правда? Вы должны мне верить!