Загадочная женщина - Анна Экберг

Хирш найдется. Хирш должен найтись, а иначе… а что иначе? Этот вопрос оставляет после себя оглушающую пустоту в сознании. Иначе она должна признаться сама себе, что сошла с ума. Доктор целенаправленно идет по проходу между полками. Елена следует за ним, потом оборачивается, убеждаясь в том, что те двое так и стоят на месте, возле стены. Беглого взгляда достаточно, чтобы понять, что они не собираются ничего предпринимать, смирившись с происходящим.

Доктор так же уверенно останавливается перед одной из полок и начинает просматривать стоящие на ней папки из конца в конец. Поиски идут медленно, врачу приходится доставать из каждого ящика папки с карточками и перелистывать их. Елена тоже достает ящик и занимается тем же: перелистывает карточки с фамилиями, начинающимися на «Хи».

Записи, сделанные как курица лапой, содержат в себе массу историй. Некоторые состоят лишь из одного листика, а другие толстые, в которых страница за страницей рассказывается о лечении сифилиса или туберкулеза, болезни прошедшего столетия, другого времени.

Елена нетерпеливо перебирает карточки и, боясь что-либо пропустить, перелистывает их по несколько раз заново. Хикс Арне. К этой карточке она возвращается, сомневаясь в том, что правильно прочитала фамилию: может быть, она перепутала, может, там было написано «Хирш»? Опять возвращается к этой карточке. Но нет, у Арне Хикса была лейкемия, это было еще в сороковые годы. Он умер, все произошло быстро. Бедняга.

Елена листает дальше, ее пальцы скользят по тонким листам карточек. Она даже порезалась и слизывает языком капельки крови, появляющиеся из ранки. Она готова расплакаться от разочарования. Она так близка к развязке. Так близка — а может быть, ничего и не найдет. Из-за того, что ни в одной карточке, которую она пролистала, не встречается фамилия Хирш, ее сердце начинает биться медленнее. Шансов остается все меньше и меньше.

— Вот, — говорит доктор, усталый, раздраженный, униженный.

И протягивает ей папку. Тонкую.

Елена роняет карточку, которая была у нее в руках, и бумаги разлетаются по полу перед ней. Она вырывает папку из рук врача и читает надпись на обложке. Хирш, Уильям. Она чувствует, как сердце начинает биться быстрее, открывает карточку и с жадностью читает все, что там написано. Наконец-то она получит эту информацию, узнает, кто такой Хирш. Вверху написана дата рождения: одна тысяча девятьсот восемнадцатый год. Еврей. Неужели тогда такое писали? Госпитализирован в 1937 году с приступом аппендицита, прооперирован — все прошло хорошо — и выписан из клиники. Вот и все. Елена перелистывает взад и вперед эти несколько страничек. Прочитывает его персональные данные. Он был женат на Розе Хирш. Уильям и Роза? Ей что-нибудь говорят эти имена? Пробуждают ли что-нибудь в ее памяти? И внезапно она замечает то, что ей нужно, в самом низу страницы: директор компании «Сёдерберг-Хирш Шиппинг». Сёдерберг-Хирш Шиппинг? Недоверчиво перечитывает.

— Найдите карточку Розы Хирш, — резким тоном приказывает она доктору, присевшему на корточки собрать бумаги, которые она выронила.

Она не отрывает глаз от записей, но слышит, что врач подчинился ей. Через некоторое время он протягивает ей еще одну карточку. Елена торопливо пролистывает сведения о Розе Хирш. Рождение ребенка, девочки. Дочка Розы и Уильяма. Далее следует запись о воспалении легких. И больше ничего.

Елена стоит с двумя этими карточками в руках и словно загипнотизированная смотрит на одно и то же: «Сёдерберг-Хирш Шиппинг». Как такое может быть? Почему она об этом ничего не слышала? Все рассказы Эдмунда, восхваления семейной фирме, истории об отце, Акселе, который создавал это все с нуля сразу же после войны. Вот и все, что она слышала. Никогда не упоминалось имя совладельца, Уильяма Хирша. Почему? Почему имя Уильяма Хирша должно оставаться в секрете?

Доктор ожидающе стоит перед ней. Елена поворачивается к остальным двум, молча стоящим возле стенки. Сейчас они делают то, что она говорит, но это не будет продолжаться долго — вопрос лишь времени. Они позвонят Эдмунду. Усыпят ее.

Елена размышляет, и ей быстро становится понятно, что нужно уходить. Нужно убраться отсюда, и вообще отовсюду, где Эдмунд имеет власть. Подальше от его лжи, от всего того, что он скрывает. И тогда ей надо найти кого-нибудь, кто больше не работает в этой фирме, но кое-что о ней знает. И тут она вспоминает этого старичка. Как его фамилия? Какая-то шведская или… Гудмунсон! Почетный член правления, который плохо слышит… нет, у него плохая память. Великолепно — оба без памяти. Но разве минус на минус не дает плюс?

— Я должна уйти, — говорит она врачу и напоминает самой себе, что надо не забыть свою сумочку с ключами от автомобиля, а также ту одежду, в которой приехала.

Взгляд на лошадином лице доктора изменился. Улетучилась нервозность и исчезли пятна. Он смотрит ей прямо в глаза, немного прищурившись, — возможно, пытается оценить происходящее.

— Как я смогу выйти из здания клиники самым коротким путем, чтобы меня никто не заметил?

Он приходит в себя от боли. Однако боль уже стала попутчиком, без которого он больше не представляет своей жизни. Ему снова хотелось бы что-нибудь видеть. Йоахим пытается подняться. Сколько же времени прошло? Час? День? Год? Он лежал в фургоне и думал, что его собираются убить. И вот после долгой поездки они все-таки останавливаются. Им не понадобилось возить его по кругу и все время менять курс. Йоахим был и так уже достаточно дезориентирован. Его вытащили из фургона, и один из них шепнул: «Мы знаем, кто ты такой, Йоахим». И его бросили на землю, как выбрасывают в окошко банановую кожуру, когда едут по трассе, без всякого сожаления, совершенно не задумываясь над этим. А чего, собственно: он ведь тоже биоразлагающееся вещество, как они, вероятно, подумали. Когда-нибудь он станет пищей для дождевых червей, которые дают питание пшенице и овсу, поэтому мы просто можем выкинуть его здесь и как следует дать ему по башке. И дали.

— Черт!

Йоахим вспоминает этот удар. Самый первый, а не тот, от которого он выключился, как это рисуют в комиксах. Он кричал, боролся за жизнь первые несколько секунд. Потом, вероятно, был еще удар, потому что он оказался без сознания — до этого момента.

— Черт.

Он стягивает мешок с головы и видит, что вокруг ночь и он один в лесу. Замечает, что крови на нем нет. Только одна шишка, на том месте, где ранее ее посадил Горм. Его череп с этим справился. А вот с сердцем дела обстоят куда хуже: оно уже почти ни с чем не может справляться. У него были две женщины: первая его слишком любила, а вторая его любила не настолько сильно, чтобы остаться с ним. Боже милостивый! Можно было подумать, что он отошел от этого. Но нет, сердце мало с чем может справиться — это по черепу можно бить и стучать. Как бы Йоахиму хотелось, чтобы все было наоборот! Крепкое сердце при слабом черепе. Это бы его устроило.

Он выбирается из леса. Кирке Хюллинге. Достаточно одной перестановки букв в этих словах, и получается смешное название города. Почему ему это пришло в голову? Получается: Хирке Кюллинге. Наверное, его здорово ударили.