Ловец Чудес - Рита Хоффман

голос напоминал все инструменты сразу: звучал и скрипкой, и органом, и виолончелью тоже! Казалось, рядом с ним Гаммельнский крысолов просто дилетант – за ним пошли бы только дети, а за Хелаем готовы были пойти все люди, собравшиеся в большом шатре. Я слышал их сердца, слышал, как биение сливается в одну бесконечную вибрацию, полностью подчиняющуюся песне сирены. Эта песня манила, молила о спасении, обещала большее. В ней слышны были шепот волн и вой ветра, удары воды о скалы и крик морских птиц. Он пел о солнце и смерти, о глубинах, недоступных людям, и любви, о чудовищах и героях. Он пел на языке, которого больше не существовало.

Он ушел с манежа в оглушительной тишине. Никто не сдвинулся с места. Овации взорвали тишину несколькими мгновениями позже, когда я, ошалевший от услышанного, пытался прийти в себя за кулисами. Капитан заботливо обмахивал мое лицо газетой.

– Он… это… – Я силился что-то сказать, но готов был просто завизжать от переполнявших меня чувств.

– Это сирена, – мягко напомнил Капитан. – Голос – это дар богов.

– Но почему он в маске? – наконец совладав с собственным языком, спросил я.

– Потому что его лицо… Когда он поет, его лицо… – старик нахмурился, силясь подобрать правильные слова. – Его человеческий облик трескается, когда он поет. Истинный облик сирены не так привлекателен, как то, что мы привыкли видеть.

– Погоди-ка, – я нахмурился, – клоунесса Эхо! Она тоже?!

Я вспомнил ее огромную пасть, наполненную острыми зубами, и внутренне содрогнулся.

– Она его сестра, – кивнул Капитан. – Ты не знал? Они двойняшки. У сирен всегда рождается один ребенок, так что они… особенные. Но на родине их называли проклятыми.

– Сестра?! – Я схватился за голову. – Так у него тоже под маской пасть?! Нет, не может быть, я ведь слышал ее голос, – вдруг вспомнил я. – Он совсем не как у Хелая.

– Никогда не говори с ней об этом, – серьезно предупредил меня старик. – Понял? Никогда не спрашивай ее.

– Но почему? Я не понимаю.

– Тебе и не нужно, – отрезал Капитан. – Теперь можешь продолжить уборку в Гнезде. Завтра я отправлю к тебе Хаджи, он поможет освоить некоторые из твоих способностей.

– И всё? – возмущенно крикнул я ему вслед. – Больше вы ничего мне не расскажете?!

– Нет! – весело отозвался старик. – Готовься к поездке как следует, Греция ждет!

Я насупился и некоторое время просидел на бочке за кулисами. Греция… И каким образом я должен превратиться в туман?!

Глава 19

– Это невозможно.

– Нельзя говорить «это невозможно» каждый раз, когда у тебя что-то не получается. Попробуй снова.

Я сосредоточился и представил, как мое тело рассыпается в прах. Ничего не произошло. Снова.

– Может, я вообще не способен на это? – я в отчаянии всплеснул руками.

– Капитан сказал, что вампиры могут обращаться. Будем пытаться, пока не получится, – сказал Хаджи.

Он подошел ближе и похлопал меня по плечу. Я вздрогнул.

– Спокойно, джинны не едят мертвецов, – смеясь, сказал кардист. – Вам предстоит серьезное дело. Было бы славно, научись ты владеть всеми своими способностями.

– Нам? Ты не едешь? – удивился я.

Все это время мне казалось, что Капитан и шагу не может ступить без поддержки смуглого парня в красном фраке.

– Цирк должен работать. Понимаешь, Караван, он, – Хаджи на мгновение задумался, – как часовой механизм. Убери одну шестеренку – и все пойдет прахом. Стрелки не будут показывать правильное время.

– Так ты самая важная шестеренка?

– Да, вроде того. Ивонн пойдет с вами, а я останусь приглядывать тут за всем, – он обвел рукой пустой манеж. – Да и за эльфами нужен глаз да глаз…

– Куда мы отправляемся? И за чем?

– За кем, – поправил меня кардист. – Не могу сказать. Капитан просил держать все в тайне.

– Как удобно, – пробормотал я.

– Просто попробуй обратиться в туман, ладно? Капитан считает, что вам пригодится эта способность.

Тело Хаджи рассыпалось на мириады частиц и обратилось песчаным вихрем. Я попятился и прикрыл глаза рукой. Легко ему говорить! Он рожден джинном и всю жизнь им прожил; а я умер не так давно, да и старик, укусивший меня, не оставил никакой инструкции. Я ужасно жалел, что так и не дочитал дневник, который мне передал Филипп. Теперь его не достать.

Битый час Хаджи пытался заставить меня обратиться в туман, но ничего не получилось. В конце концов он махнул рукой и крикнул:

– Сдаюсь! Твоя очередь!

Из темноты вышла Чиэса. Хромая, она подошла к нам и выдохнула в лицо Хаджи кольцо дыма.

– Он безнадежен, – посетовал кардист.

– Просто ты плохой учитель, – со знанием дела возразила она.

– Я все еще здесь! – воскликнул я. – Не могли бы вы перестать говорить обо мне так, словно я ничего не слышу?

– Иди, джинн, – велела Чиэса. – К утру он научится обращаться.

Хаджи пожал плечами, подмигнул мне и ушел. Мы с лисицей-оборотнем остались одни в большом шатре.

– Мальчик, – сказала она, – выпьем чаю?

Жизнь в Караване учит ничему не удивляться. Я привык к эльфам, уродливым гоблинам, сварливым гномам и сиренам, привык к их склокам, громкой ругани на разных языках и храпу, но каждый раз, когда Чиэса доставала из рукавов чашки, обычная ночь превращалась в волшебную. На этот раз она принесла с собой уже горячий чайник, но я так и не решился спросить, как ей это удалось. Иногда знать подробности не обязательно. К тому же я искренне боялся, что все это лишь трюк и волшебства в чайной церемонии не больше, чем в фокусе с кроликом и цилиндром.

– Розовые лепестки, – пояснила Чиэса, подавая мне крошечную чашку. – Тебе нужно открыть душу тонкому миру.

Ее восточный акцент ласкал слух. Грубость английского языка исчезала, когда Чиэса открывала рот, и я мог слушать ее вечно. Было в этой женщине что-то необъяснимо притягательное, жаль, что о существах, подобных ей, я почти ничего не знал.

– Не растекаться, – строго сказала она и стукнула меня по голове сложенным веером, который тоже достала из рукава.

– Что? – Я потер ушибленную макушку.

– Это мое волшебство, не поддавайся ему. Пей чай.

Насупившись, я сделал большой глоток обжигающего чая, за что получил еще одну затрещину.

– А это-то за что?! – возмутился я.

– Пей вдумчиво, – ответила Чиэса. – Сосредоточься!

Тонкости Востока всегда казались мне слишком тонкими. Проводить часы, созерцая убывающую луну, или пить чай, предварительно уделив несколько часов церемонии, – нет, это не для меня. Но под строгим взглядом Чиэсы я весь скукожился и искренне попытался сосредоточиться на процессе. Вскоре что-то начало происходить. Перед глазами поплыло, тело стало невесомым. Мне показалось, что я вот-вот взлечу.

– Что ты сделала? – пробормотал я, с трудом совладав с собственным языком.

– Освободила твой дух, – ответила лисица. – Почувствуй его. Нет тяжести тела, нет оков плоти. Ты свободен.

Головокружение усилилось. Глупо улыбаясь, я лег на спину, но ощутил не твердую землю, а мягкую податливость воды. Она укачивала меня, баюкала, я плыл все дальше и дальше, слышал шум водопада и звук странного музыкального инструмента, не похожего ни на что и похожего на всё сразу.

– Вода изменчива, – донесся до меня голос Чиэсы. – Налей ее в чашку – и она примет форму чашки. Налей ее в кувшин – и она примет форму кувшина.

– Точно… – пробормотал я.

– Будь водой, Саша.

По водной глади прошла волна ряби. Что-то не так. Что-то совсем не так.

– Нет никакого Саши, – промурлыкал я, наслаждаясь мерным покачиванием, – я – это совсем другое имя.

Я вспомнил его. Алые буквы проступили в сознании, имя, данное мне при рождении, напомнило о себе. А затем исчезло в темной глубине.

– Найди его, – донесся до меня шепот. – Плыви за ним.

И я, черт бы меня побрал, поплыл! Вдохнул побольше воздуха, перевернулся и нырнул в пучину, ведомый слабым отголоском имени, которым звала меня мать. Я видел алые всполохи букв, видел их искрящийся ореол, тянул руки, пытался поймать их, отбрасывая в сторону все выдуманные личины. Кто я? Кто я на самом деле? Если Арчи Аддамс был букинистом, а Отто Рейнхарт – помощником адвоката, то кем был я?

Безликий Ловец. Нет. Чудовище с тысячью лиц.

Вода окрасилась алым. Я начал тонуть. Сотни черных рук поднялись со дна и принялись хватать меня за ноги. Я закричал, легкие будто объяло пламя. Давление разрывало их, а я продолжал кричать, изо всех сил отбиваясь от рук мертвецов.

– Дамьян! – заорал я и вскочил.

Чиэса в мгновение ока оказалась рядом. Ее ониксовые глаза горели, а дыхание стало таким горячим, что изо рта вырывался пар.

– Лети.

Она ударила меня в лоб сложенными пальцами, а я, вместо того чтобы упасть, взвился к потолку и опал, заструился по земле, заклубился под скамейками для зрителей. Я обволакивал ноги Чиэсы, ластился к ней, как кот, касался ее