Дар берегини. Последняя заря - Елизавета Дворецкая

В избе было душно, и вроде бы чего-то не хватало. Поворочавшись, Ельга встала и взяла с ларя большой шерстяной платок. Открыла дверь и скользнула на крыльцо. Свежая прохлада весенней ночи охватила ее – начался месяц кресень, уже отгуляли первые Ярилины дни, теперь впереди были Купалии. Хотелось подышать в тишине и покое, не думая ни о чем.

Ельга шагнула к скамье, идущей вдоль длинного, во всю длину стены, навеса. Там кто-то шевельнулся, и в тот же миг она на него наткнулась.

– Ой! – в испуге Ельга зажала себе рот рукой.

– Тише! – шепнул знакомый голос, и чьи-то руки обхватили ее бедра под накидкой.

– Ты чего тут сидишь? Прямо как домовой.

Сердце еще сильно билось от неожиданного испуга, но эта встреча обрадовала Ельгу.

– Да так… Не спится.

Асмунду не спалось, но почему-то не спать он предпочел под той дверью, где находилась она.

– Ну что, ты рад? – Не садясь на скамью рядом с ним, она запустила пальцы ему в волосы. – Как ты хотел, так и вышло.

– Чему радоваться? – с усталостью ответил Асмунд. – Что десять псов тебя чуть не разорвали?

Он притянул ее ближе, обнял крепче и уткнулся лицом ей в грудь. Она прижала к себе его голову, стала поглаживать по волосам и по шее. В объятиях Асмунда знобкий ветер в душе утих, ей стало тепло. После случившегося было ясно как день – кто именно ей нравится. Тот, кто никак не мог к ней свататься, не мог похвалиться ни высоким родом, ни видным положением. У кого не было не только золоченой чаши для пиров, но и своего дома. Кто не имел права даже показать свое возмущение и должен был молча смотреть, как варяг-наемник оспаривает право на ее руку перед князем, платящим дань хазарам.

– Не разорвали же. Свен меня кому попало не отдаст. У него поди отними! – Ельга тихо засмеялась.

– А если эти захотят от тебя избавиться? – зашептал Асмунд; видно было, что эта мысль не дает ему покоя. – Ты и теперь перевознице мешаешь. Люди-то видят, кто здесь истинная госпожа чаши! Уговорит его отдать тебя… за кагана хазарского, лишь бы подальше отсюда!

Асмунд поднял к ней голову, и Ельга стала гладить его по лицу, стараясь успокоить и утешить. Забыв, о чем сейчас говорил, он принялся горячо целовать ее грудь через тонкий лен сорочки, будто моля саму судьбу уступить силе его страсти. Самое дорогое, что у него было, грозились отнять, а он был бессилен помешать. Ельга взволнованно дышала: внутри разливалось томление, и если раньше ее разум все время твердил «нет», то теперь это казалось неважным. Кого ей дожидаться – толстяка Торстена? Худого как жердь Страдомира? Горделивого Кольберна с его Хальвданом Старым и без зубов? Молчаливая страсть Асмунда, которая в прошлом лишь мерцала звездочкой на краю неба, теперь сияла перед ней, как полная луна.

Стукнула дверь гридницы напротив, послышались негромкие голоса – кому-то понадобилось выйти. Ельга и Асмунд замерли. Было уже достаточно темно, чтобы их тут не заметили, если они не привлекут к себе внимания.

Какие-то двое прошли к отхожему чулану в дальнем углу двора. Когда они скрылись, Ельга перевела дух и наклонилась к Асмунду.

– А если что… – она запустила пальцы ему в волосы надо лбом и приподняла его лицо, – если станут уж очень одолевать, ты меня умыкнешь! Согласен?

Асмунд слегка кивнул. Ельга наклонилась и с чувством поцеловала его, потом высвободилась и скользнула обратно к двери в избу.

Худо, если их заметят. Свен не хочет выдавать ее за кого-то из тех, кто уже посватался, но едва ли воеводе сильно понравится замысел взять в зятья собственного сотского.

* * *

Удалившись наконец из гридницы, Прекраса была так утомлена, что не могла даже разговаривать. Проверила, как Святка – он давно спал, – и сама стала готовиться ко сну. Ингер ухмылялся, вспоминая пир, но Прекрасе не хотелось это обсуждать. Это был день ее торжества, но опять вышло, что все смотрели на золовку, говорили о ней, чуть не подрались из-за нее! Засыпая, Прекраса еще чувствовала досаду.

Утром встали поздно. Прекраса спохватилась: как там Нежига, прибирают ли в гриднице, готовят ли угощение на новый день? Знатные гости быстро не уезжают, сегодня опять пировать.

– Как по-твоему, – начала она, подавая Ингеру нарядный кафтан, уже не тот, что был на нем вчера, – гости наши спьяну свататься затеяли или взабыль ее взять хотят?

– Само собой, взабыль! Это же самого Ельга законная дочь!

– Она старая! – Прекраса подошла к нему вплотную и стала застегивать мелкие, тесно сидящие золоченые пуговки. – Ей двадцать пятый год идет!

– И что? – Ингер взял ее руку в свою. – Она – как Заря. И через десять лет невестой будет. Такую жену берут не кашу варить… и даже не детей рожать. Они все мне в родню метят. А чад им другие женки нарожают.

– Ты смотри, никому не обещай! – предостерегла Прекраса.

– Такие дела врасплох не решаются. Тут не мы сами – со старцами совет держать придется.

– Смотри, как бы Свенька с кем из женихов не столковался.

– А что Свенька? Она не в его воле.

– Он ей брат сводный! И к себе ее на двор забрал.

– А я ей брат вуйный! Как забрал, так и отдаст, если я спрошу. Ельг мне державу оставил, стол и все, что при них. И ее. Я – князь, и сестра в моей воле. Это раньше, пока она чашу подавала, была ее воля, а теперь как я скажу, так и будет!

Ингер произнес эти слова с ожесточением, будто кто-то с ним спорил. Посажение на коня сына-наследника, возведение на стол жены меняло для него очень многое. В последние годы они с Прекрасой, уже зная, как сурова с ними судьба, избегали обсуждать то, что будет «потом». До последнего дня они молчали даже наедине, боясь, что за миг до свершения Недоля разрушит их надежды. Но теперь опасность миновала. Ингер прочно сидел на Ельговом столе и не должен был делиться властью ни с кем из родни. Успешный второй поход на греков, заключение довольно выгодного договора сильно подняло его вес в глазах киян, полян, подчиненных племен и соседей. Теперь в руках его была настоящая сила. Уже свершившиеся перемены неизбежно должны были привести к еще более благим переменам в будущем. Ингер бледнел от волнения, думая о предстоящей борьбе, которая не обещала быть легкой, но в глубине души даже радовался спору женихов, что давал ему случай прямо сейчас проявить власть и укрепить свое положение. Мысль о том, чтобы отослать Ельгу-Поляницу подальше от Киева, и смущала его, и манила. Избавившись от нее, он выбьет важную опору из-под ног Свена. А потом найдет способ избыть его совсем, чтобы знать, что никто уже не посягнет на его положение и на наследие сына.

Но в замужестве Ельги таилась и опасность, и о ней Ингер тоже не забывал.

Когда князь появился в гриднице, там уже сидели двое: Кольберн и Страдомир, с неудовольствием и тайным вызовом косясь друг на друга. «Эти хоть в драку не полезут!» – подумал Ингер, вспоминая вчерашнее буйство пьяного Торстена. Тот, слава богам, еще маялся похмельем где-то в гостевых домах.