Тайна без точки - Альбина Коновалова

Как объяснить, что два незнакомых человека почти слово в слово рассказывают одно и то же? «Скажи, что надо сделать, чтобы ты стала моей женой? — в разное время спрашивали у своих невест Саша Садков и Миша Белов. — Может, стать героем?»

Быть может, ожидание подвига всегда жило в этих высоких личностях?

Непонятные предвидения

Новый, 2000 год. Камера выхватывает лицо каплея Бориса Гелетина:

— Наступает моя эпоха! Эпоха эры Водолеев! Какие неожиданности она несет?

Боря не знал тогда — какие. Он еще не знал, что маленький сын его тяжело болен, что умрет Дениска незадолго до «Курской» трагедии. Еще мы смотрели видеозапись за прошлый год.

— На стополсотый экипаж в этом году прибыло 12 молодых офицеров, — рассказывает кап-раз командир Олег Якубина. — Лучшими по итогам года стали старлеи Андрей Панарин и Андрей Узкий.

— Почему командир назвал только этих двоих? — задумчиво спросил кто-то из ребят. — Тех, которых на время учений переведут на «Курск»?

Счастливые спасения

«Мыкола! Пора уже!» — сказал Геннадий Лячин, когда Николай Мизяк позвонил из короткого отпуска.

Старший боцман Николай Мизяк — из тех, кто остался жив. Вместе с экипажем он вернулся с учений 4 августа. 14 лодка должна была снова уйти. 10 дней — это большой срок для того, кому надо срочно уехать. Николай прикинул, что за десять дней он вполне успеет обернуться туда-назад — ему надо было привезти семью из Харьковской области.

Все складывалось удачно. Начальник штаба 7 дивизии Владимир Багрянцев достал билеты на поезд «туда». А вот «назад» у Мыколы не получилось — лодка ушла не 14, как планировалось, а 10 августа.

Мы беседуем с Николаем Мизяком в его тесной двухкомнатной квартирке. Крупный мичман тяжко вздыхает:

— Вот их нет, а я живой, здоровый… — он прячет глаза, как будто виноват в том, что их нет.

Он вспоминает, что Толю Беляева считали «королем шашлыков», что котлеты его за солидные размеры называли «лаптями». Что Ильдарова ограбили перед самым уходом, Орден Мужества украли и 12 тысяч рублей. Что Сергей Дудко с первого раза сдал экзамены на самостоятельное управление лодкой и получил знак «Лодка». Что 18 марта следующего года они должны были отмечать десятилетие создания экипажа. Потом он рассказывает, как был изготовлен знаменитый несмываемый «курский» герб.

За два дня до трагедии я получила толстое письмо из Курска — там в местной газете была опубликована статья о Лячинском экипаже. Я не успела ее показать им.

Утром 12 августа мой сын Сережа рассказал свой страшный сон. Ему тогда было 12 лет, он сказал, что ему снилась подводная лодка, воет сирена, мигает красный свет и все бегут к люкам. А с той стороны их закрывают, и люди остаются в воде, а среди них — Багрянцев. Я удивилась некоторым подробностям по описанию подводной лодки, которых он знать не мог.

Накануне мне тоже приснился странный и страшный сон. Я заглядываю в большую овальную корзину и вижу бледных и неподвижных людей, и понимаю, что они мертвы.

Эпоха Водолеев — это и моя эпоха…

Высокая худая собака ступала рядом — в два часа ночи улицы видяевского гарнизона пустынны и тихи.

— Иди-ка ты домой, собака, все равно есть у меня нечего, — посоветовала я ей.

Собака посмотрела на меня, склонив голову, но, видимо, мой интеллигентный монолог не произвел на нее впечатления.

— Хотите, мы вас проводим? — с неожиданно теплой интонацией произнес кто-то сзади.

Я оглянулась и узнала знакомые лица, это были приехавшие в гарнизон психологи.

— Да нет, — ответила я. — Нам спать осталось по 5–6 часов.

Мы шли некоторое время вместе и разговаривали ни о чем. Это был еще один феномен курской трагедии. Она сблизила похожих людей и разъединила разных. Можно было запросто поговорить с посторонним на улице, можно было поплакать на чужом плече — удивительное родство душ рождалось на глазах.

Психологи свернули к гостинице, а я пошла дальше. Возле моего дома из темноты вынырнула давешняя собака. Она вошла следом за мной в подъезд и остановилась на площадке. На лестнице горел свет, дверь была не заперта, ужин (а заодно и обед) стоял на столе. Я отломила кусочек и вынесла собаке — грустным взглядом она поблагодарила за угощение.

— Нас всех разнесет ветер событий! — сказала по какому-то наитию на следующий день.

— Ну почему же? Вот вы докажите! — сказал кто-то. «Разве пророчества доказывают?» — подумала.

Мы не были друзьями, но в то время не были и врагами.

В нашем воспитательном отделе работали порядочные отзывчивые люди. Александр Шубин — с «Курска», Александр Саркисов — с «Тамбова», Евгений Букаев — с «Даниила Московского», Костя Коробков — со «Пскова», Сергей Махортов — с «Белгорода», Володя Кублицкий, Сережа Хоменко — это истинно русские офицеры, такими они оставались даже в трудное время. Позднее появился «замполит», который рассказывал, что провертел дырку в гальюне и подслушивал через нее членов экипажа.

— Нервная у вас работа, — посочувствовала я ему и все засмеялись, а он с тех пор «закладывал» меня всякий раз, когда получалось.

Вообще-то офицеры воспитательных отделов редко добровольно сотрудничают с «особистами», хотя и обязаны. Контрразведке в воинских частях работы хватает. Подслушивание — одна из основных.

В казарме экипажа «Курска» тоже была проверчена дыра, спрятанная под электрической розеткой. Здесь у «особистов» была узкая, как пенал, «прослушка», которая работала на два объекта. Справа была «курилка» «Курска», слева — штабной зал тактических учений, где собиралось много офицеров и где в перерыве болтали о чем угодно.

Я отодвигаю в сторону розетку в курилке и вижу пробитую насквозь стену, за ней: два кресла, стол, кровать, журнальный столик, на котором стоит пленочный магнитофон. Фээсбешный тайник сохранился и поныне, только подслушивать некого: в казарме расположен музей.

В те дни массового психоза всякое бывало… И не без «санкций» Ивана Ивановича Нидзиева. Однажды начальник Дома офицеров Владимир Бугайчук грубо оборвал провод, когда я говорила по телефону. В другой раз глава Ура-Губинской администрации Юрий Морозов бросился на меня со стулом и с криком «Я теб-бя сделаю…» Этот неожиданный демарш приковал меня к месту и не знаю, чем бы все это закончилось, но в комнату вбежал Кублицкий и отобрал стул. Никакой внешней причины для этого не было, если только не вброшенная Нидзиевым «деза». Рассказывали, что Юрий Морозов места себе не находил — до последнего времени Ирина Лячина собиралась в Курск, и он купил там квартиру. А Ирина в то время тайно оформляла квартиру в Питере, и все, кто собирался вместе с ней, считали себя обманутыми. Просить жилье можно было в любой точке страны, кроме Москвы, — и естественно, питерское жилье стоит дороже курского. Но я-то никакого отношения ни к тому, ни к другому не имела.