Умереть на рассвете - Евгений Шалашов

Братья, забыв об обиде, схватили бутылку и основательно приложились. Муковозов поскромничал — скривил нос, хотел отказаться. Правильный был мужик, не хотел пить с утра, но Иван показал ему кулак. От пары глотков никто не опьянеет, но кураж поймать нужно.

— Ох, хорошо, — помотал головой Тимоха и деловито спросил: — Сразу валить будем?

— Сразу не надо, — встрял Муковозов. — Вначале поспрошать надо — где добро хранят. Будем слушать, что батька скажет.

— Батька? — не понял Тимоха, а потом, переглянувшись с братом, радостно заключил: — А дядька Ваня у нас и впрямь как батька Махно!

Николаев закашлялся, от смущения поправил усы. Батьку, хоть и враг он Советской власти, в Красной Армии уважали. А как не уважать, если его армия из крестьян состояла, а крестьянам батька волю давал? И белым гадам Нестор Иванович давал прикурить!

Иван осмотрел свое "войско". Ну, до армии батьки Махно им, как до Китая раком. И его, если по уму, гнать надо из атаманов! Нужно бы вначале узнать, сколько людей на хуторе, есть ли оружие, отвязывают ли на ночь собак? И чего он об этом не подумал? Хм, а ведь понятно, почему. Он до сих пор мыслил как исполнитель, командир взвода, ну, от силы — роты, а захват села или деревни должны планировать те, кто по должности выше — комполка или комбат хотя бы… И в Питере за него думали Ленька и комиссар, а он только исполнял. Теперь все по-другому сложилось. Его отделение (маловато для отделения, но хоть так) — самостоятельная боевая единица, придется самому мозгами шевелить. Хотя, чего там думать, действовать надо. Баба с одним работником — это не белогвардейский форпост. А если и больше, то круговую оборону не займут, пулеметы не выставят. Не будут батраки за чужое добро головы класть.

— Значит, сейчас подходим. Что скомандую — то и делать, — строго сказал Николаев. — Скажу упасть — упадете, скажу стрелять — стреляйте. Слушать меня как Господа Бога, а не послушаетесь, башку оторву. Поняли?

Генка затряс обрезом, Тимоха топором. Муковозов только кивнул.

Забора нет, зато кобель есть. Ближе подойдем, начнет орать.

— Псину успокойте — нечего зазря гавкать… — кивнул Ухановым на кобеля. — Только не стреляйте пока.

Истошный лай сменился предсмертным визгом. Жалко собаку, но что поделать.

Как и думали — двери открывались наружу, плечом не выломать. Ухановы принялись вырубать петли. Николаев, внимательно прислушивающийся к шуму изнутри дома, прикрикнул:

— А ну-ка, в стороны!

Братья, усвоившие, что с батькой не спорят, отпрянули. И вовремя — из-за дверей раздался выстрел, просадивший насквозь доски!

— Из винтаря бьют! — уважительно сказал Иван, посмотрев на дыру. — Из обреза, — уточнил он и кивнул парням — рубите дальше!

Когда дверь зашаталась, Тимоха, как велено, ухватил створку, повалил ее, сам падая навзничь, а Муковозов и Генаха, встав с двух сторон сбоку, выпалили из обрезов в черноту, озарив двумя вспышками темные фигуры, сразу сломавшиеся попалам.

Когда Николаев вбежал внутрь, обнаружил, что на мосту, соединяющем жилую часть дома с повитью, лежат двое — мужик и баба. У хозяйки хутора, сжимавшей в руках обрез (ай да баба!), разворочено лицо, мужику с колуном заряд попал в живот… Выстрелы двух обрезов, заряженных крупной дробью — страшное дело! Оба еще живы. Выбив носком сапога оружие, сразу же оказавшееся в цепких ручонках ранее безоружного Тимохи Уханова, Иван обернулся к запыхавшимся братьям:

— Добейте, чтобы не мучились…

Слева от сеней была жилая часть — зимняя и летняя избы, справа чулан. Не услышав, а почувствовав какое-то шевеление, Иван гаркнул:

— Кто там есть? Выходи! Не выйдешь — бомбу кину!

Из чулана вышел мужик с лопатой наперевес. Иван, глядя не в лицо, а на руки, отметил, что тот держит лопату так, словно в руках у него винтовка с примкнутым штыком! Если заточена, такой можно и башку с плеч смахнуть.

— Ну-ко, мил-друг, инструмент поклади да руки вверх подними!

— Иван? Николаев? — изумленно спросил батрак, опуская лопату.

— А ты кто такой? — поинтересовался Иван, слегка ослабив палец на спусковом крючке. Вроде где-то он этого мужика видел? Но где, не мог вспомнить.

— Так я ж Петька Корюкин! Не помнишь? Мы с тобой в восемнадцатом на фронт уходили, Колчака бить. Только ты от ВЧК был, а я от народной милиции.

— А тут чего делаешь?

— Работаю я тут, у Очеленковых. С армии пришел — ни дома, ни коня. В городе работы нет. Хотел в милицию податься либо в исправдом, да Череповец не люблю. Мне бы обратно в Кириллов али в Белозерск. Но там пока мест нет. Вот в батраки подался. Думал, год-другой перебедую, а там видно будет. А сам-то как?

— Сам-то? — хмыкнул Иван, стараясь держать в поле зрения и бывшего сослуживца и замерших братьев Ухановых. — Вишь, после службы в бандиты подался. Со мной пойдешь?

— С тобой? — воззрился на него Корюкин. — В бандиты, что ли? Да ты что, Иван? Мы же с тобой сами с бандитами воевали. Нет, не пойду…

Петька начал поднимать лопату (а может, Ивану это только показалось?), но он вскинул наган быстрее…

Пока бывший сослуживец падал, Николаев рявкнул на братьев:

— Вам чего было сказано? Добить, чтобы не мучились. Ладно, — смягчился он, — во двор вытащите, в сарай сховайте, сами помрут. А этому, как его, — забыл имя Муковозова, — скажите, чтобы хозяйскую лошадь запрягал.

Осмотр избы Иван начал с горницы. Осторожно потянул на себя дверь, замер, развернувшись боком — не ровен час пальнут! Но выстрела не было, и, подождав немного, вошел внутрь.

В узкой — на одно окно и вытянутой, как пенал, летней половине, но с печкой, стояли кровать и сундук. Осмотревшись, насколько позволял свет из маленького окошка, Иван потрогал постель. Вроде теплая. Заглянув вниз, обнаружил, что там прячется толстоморденькая девка, в задравшейся до пупа рубахе. Потащил ее на себя. Истошно вопя, деваха попыталась залезть обратно, но Николаев, перехватывая девчонку, бросил ее на постель лицом вниз и крепко прижал — одной рукой за спину, а другой за крепкую, как репка, задницу!

— Ну-ко, красавица, лежи тихонько, да не ори, — приговаривал Иван, ослабив хватку. Только отпустил руку, как девка попыталась соскользнуть на пол — еле успел поймать!

— Ах ты, засранка! — выругался Николаев, отвешивая ей увесистый шлепок по заднице. Толстушка завыла в голос, а Иван, разохотившись, шлепнул еще раз.

— Баская краля! — раздался с порога восторженный голос. — Дядь Ваня, а с нами поделишься?

В дверях стояли братья Ухановы. Парни, разинув рты, уставились на голую задницу, только что слюну не роняли. Николаев, усмехнувшись (было на что посмотреть-то, было…), одернул на девке подол рубахи, скрыв от чужих глаз пышную прелесть.

— У! — в один голос разочарованно выдохнули братья, а атаман, чтобы не смущать подчиненных, подобрал с пола одеяло, укрыл им девчонку с головой, строго спросил: — Ну, бойцы, разыскали чё-нить?