Умереть на рассвете - Евгений Шалашов

Николаев хотел послать подельников подальше и лечь досыпать, но передумал. Хлебнул прямо из носика остывшего чая, оделся и, сворачивая по дороге цигарку, вышел.

— Не спится вам.

— Мы ж хотели обрезы делать, забыл?

Точно. Он вчера говорил мужикам, что с ружьями шариться по деревням неудобно. Лучше бы наганы, но с патронами беда.

— Ну ладно, — вздохнул Николаев. — Найдите пилу по железу, напильник, а потом обратно приходите.

Иван уже повернулся, радуясь отсрочке.

— Так у меня батька кузницу держал, весь инструмент есть — и тиски, и напильники всякие, — донеслось в спину.

— Ну, пошли, — обреченно кивнул Николаев, поняв, что поспать ему сегодня не светит.

За полдня сломали три пилки, вдоволь наметерились, но укоротили стволы у трехлинейки и у "тулки". Еще одну винтовку Иван решил не трогать — вдруг пригодится.

— Ну, стволов у нас теперь с перебором, — изрек Пулковский, не любивший оружия, хотя всегда таскавший револьвер.

— Оружия много не бывает, — хмыкнул Иван. — А вот людишек нам надо, хотя бы человечка два.

— Так братьев Ухановых возьми — Генаху с Тимохой, — предложил Муковозов.

— Генаху с Тимохой? — вскинул брови Иван. — Они же дурные. Им бы выпить только да подраться.

— Дурные, — согласился Муковозов. — Зато здоровые и тебя боятся, как огня. Слышал, что ты их как-то отметелил. Пуганешь разок — молчать будут. Хочешь, я с ними поговорю? Отец у них опять в исправдом угодил за драку, они сейчас смирные.

— А, давай, — подумав, решил Иван. — Бери парней, да и приходите ко мне вечером. Поговорим, обсудим, чайку попьем.

Фроськи вечером не было — убежала к своей корове. Иван угощал гостей чаем — к вящему разочарованию братьев Ухановых, рассчитывавших на выпивку. Но настаивать парни не осмелились. Вопрос был важным — к кому наведаться в "гости".

Братья Ухановы не понимали, зачем им куда-то ехать, если можно пощипать того же Славика-пасечника в Демьянке или смотаться в Абаканово, где постоянно торчат городские купцы. У Славика можно воска и меду взять, а у купцов и товары всякие, и деньги. Они бы и сами пошли, только у Славика оружие есть, пальнет вгорячах. А с купцами вдвоем не справится. Вот с дядькой Ваней если пойдут — другое дело.

Муковозов напомнил старую мудрость, что умный волк не дерет скотину в деревне рядом с логовом. Грабить в Демьянке или Абаканове — себе дороже. Сразу узнают, в милицию сообщат, а там и в исправдом попасть можно.

В исправдоме братишки уже сидели, не понравилось.

— На Романовский хутор можно, — предложил вдруг Генаха Уханов. — Хозяина два года назад шлепнули за бандитизм, а бабу с дочкой не тронули. Должно у них что-то остаться.

Иван с удивлением посмотрел на Уханова. Дурак-дурак, а дело говорит.

— А ить и точно! — загорелся Муковозов. — Илюха Очеленков от армии прятался, полиция его ловила, а в семнадцатом-восемнадцатом он барские усадьбы грабил.

— Очеленков? — вспомнил вдруг Иван. — Слышал я о таком. В восемнадцатом мы его вместе с угрозыском ловили, а он в Белозерск утек, мы и искать перестали.

— Так хутор, в котором Илюха жил, он же в Белозерском уезде числится. В двадцатом с подельниками на обоз напал, что из Белозерска в Череповец шел, да промашка вышла. Обоз военным оказался, красноармейцы их перещелкали, как семечки, а кто в плен попал, тех даже в трибунал не повезли — вывели на берег да расстреляли. А раз суда не было, то имущество не конфисковывали, все бабе его досталось. Не баба, конь в юбке. Замуж ее не один раз звали — ну-ко ты, хозяйство какое! — не захотела. "Нет, грит, такого мужика, чтобы лучше маво Илюшеньки был", — передразнил Муковозов бабу. — Все сама делает — землю пашет, работников строжит.

— А у нее и работники есть? — заинтересовался Иван. — Много?

— Один круглый год живет — по хозяйству помогает. Ну, может, еще чего делает, свечку никто не держал. Весной и осенью батраков нанимает, рыл десять — за харчи.

— Эксплуататорша, значит, — удовлетворенно хмыкнул Николаев. Вспомнив, что отец и ему предлагал податься в батраки к Очеленковым, заключил: — Такую и грабить не стыдно.

Муковозов угодливо хихикнул, а Ухановы вряд ли вообще поняли, что такое эксплуататоры.

— Только ехать туда далеко. Ежели через Бечевинку — часа четыре, а в объезд — так все шесть.

— Слышь, мужики, а может, без меня обойдетесь? — спросил Васька Пулковский. — Ну, никак не охота по холоду за тридевять земель тащиться. Я бы лучше в Череповец съездил, пошустрил там немного. Глядишь, надыбал бы кабанчика пожирнее. А мне моя Дарья сказала, что у нее в Череповце подруги есть, что в прислуге ходят. Познакомился бы с подружками, узнал чего-нить. Не верю я, что на ваших хуторах можно хрустиками разжиться. Чё там в восемнадцатом-девятнадцатом мог этот Илюха награбить? Мешок муки да хозяйственное мыло?

Николаева слегка задел пренебрежительный тон питерского бандита, но что поделать — по меркам бывшей столицы, здесь нищета и настоящему вору тут делать нечего. Ни ювелирных магазинов, ни капиталистых нэпманов.

— Давай, — разрешил Иван, прикинув, что они справятся и без Васьки, тем более что Пулковский до сих пор не приобрел себе ни тулупа, ни валенок. В модном кожаном пальтеце, да в кепочке недолго и окочуриться. Можно, конечно, вора одеть, да надо ли? Может, и впрямь найдет в городе подходящий адресок.

На дело решили выехать сразу — чего откладывать? — оружие поделили. Один обрез достался Муковозову, второй братьям Ухановым. Генаха с Тимохой едва не подрались, пришлось прикрикнуть. Свой собственный наган, разумеется, Иван никому не дал, а еще, на всякий случай, припрятал под сено винтовку.

Иван, позволив братьям Ухановым и Муковозову проспать всю дорогу, сам не смыкал глаз всю ночь, привычно перебивая сон махоркой. Самосад — дрянь, но хороший табак кончился.

Когда в предрассветных сумерках показался добротный дом, в два жилья, окруженный сараями, Николаев толкнул Генаху: "Вставай, боец, жратву проспишь!", но тот, перевернулся на другой бок, вяло послав атамана подальше. Хмыкнув, Иван натянул вожжи, останавливая кобылу.

Побудка была короткой и жестокой: Николаев, без разговоров схватил одного, потом и второго братца за ноги и сбросил их наземь, а когда те возмущенно завопили, успокоил скупыми оплеухами, от которых у обоих Ухановых из глаз посыпались искры. Умник Муковозов, не дожидаясь своей очереди, вскочил сам.

— Ты чё дерешься, дядь Ваня? — всхлипнул Генаха, прикладывая снег к покрасневшему уху.

— Сказано было — подъем, значит, подъем, — невозмутимо ответствовал Иван, вытаскивая из-под облучка завтрак — косушку[12] самогонки и хлеб с салом: — Каждому по паре глотков и закусить!