ДНК миллиардера. Естественная история богатых - Ричард Коннифф

Постепенно жилища становились больше, по их периметру возникали кладовые, потом дома устремились вверх, получив второй этаж, где располагались жилые помещения, в то время как на первом хранились запасы продовольствия. Затем появились внутренние дворы, где, без сомнения, находился домашний скот – подальше от соседей-плутократов. В некоторых местах, таких как процветавшая 10 тысяч лет назад турецкая деревня Чайоню, дома, находившиеся непосредственно вокруг культовых сооружений, были больше и крепче, в них находят предметы, свидетельствующие о престиже владельцев, кроме того, они явно располагались поодаль от жилищ прочих людей, что можно считать началом социальной изоляции богатых.

Большие дома означали больший запас сельскохозяйственных продуктов, а значит, и большее богатство. Так, описывая большой дом в поселении, существовавшем в Мексике 2500 лет назад, археолог пишет:

«Сама архитектура говорит о важной экономической роли этой семьи. В имеющихся в здании ямах могло храниться зерна примерно в 2,2 раза больше, чем требовалось семье на год, в то время как запасы в соседних зданиях, судя по размерам кладовых, едва удовлетворяли нужды живших там семей».

Обладание излишками еды оставалось основой богатства и в период расцвета английской загородной усадьбы, которую многие богачи сегодня принимают за образец дома. В Англии и Ирландии до конца XIX века «большой дом» доминировал над сельской округой. Хозяин такого дома владел не менее чем тысячей акров земли, а зачастую гораздо больше, и с этой земли кормились находившиеся в подчинении феодала слуги, работники и фермеры-арендаторы. Эта территория служила основой всей политической власти, поскольку лорд из «большого дома» обычно контролировал местное представительство в парламенте, а также назначал мелких чиновников вплоть до приходского священника. В 1870 году, когда население Британских островов достигало уже 26 миллионов человек, 7500 семей, живших в таких усадьбах, владели 80 % земли. Землевладение было столь важным для положения в обществе, что премьер-министр XIX века Бенджамин Дизраэли отказался поддержать претендента на титул на том основании, что у того недостаточно земли, чтобы жить, не роняя герцогское достоинство. Следы этого духа заметны и сейчас. Теперешний герцог Мальборо, в собственности которого находятся 11 тысяч акров Оксфордшира, считает себя в первую очередь фермером, хотя основной доход Бленему сегодня приносит туризм.

Разумеется, в настоящее время богачи строят дома не для хранения еды. Никто не выделяет целое крыло под оранжерею, когда цитрусовые продаются в любом продуктовом магазине (виновата инфляция сигнала). Но богачи до сих пор предпочитают большие, а лучше огромные, дома. В них по-прежнему много кладовых, предназначенных, правда, главным образом для одежды. У Кэнди, жены голливудского телевизионного магната Аарона Спеллинга, гардероб имеет площадь 3500 квадратных футов, и в нем хранятся, как она скромно говорит, «самые обычные тряпки на каждый день». Но их много. Когда одна жительница Нью-Йорка покупала на берегу океана (в Палм-Бич) свой третий или четвертый дом площадью 43 тысячи квадратных футов, она пожаловалась, что стенной шкаф в ее спальне слишком мал. «Да он размером с мою гостиную», – возразил архитектор, на что владелица ответила: «Как же вы живете в таком маленьком доме?»

Сам масштаб этих домов может пугать посетителя, что, конечно, всегда было важной целью строительства с размахом. Как с несколько ироничной прямотой сказала жительница Палм-Бич, когда мы сидели в ее внутреннем дворике: «Это означает, что у меня есть, а у вас нет, и вам придется расшаркиваться передо мной».

Что я и делал, правда, не столь усердно, как сидевшая перед ней на полу маникюрша, кругленькая и миленькая, словно сошедшая с картины Ботеро, гладившая ее пятку со словами: «Нет, до чего же у вас красивые ступни!»

Это десяти-, двадцати- или тысячекратное преимущество «хозяев поля» вполне может заставить несчастных посетителей забыть самих себя. Живущая в подобном доме женщина вспоминает, как однажды пригласила в гости друзей детства: «Было интересно слушать их комментарии и подмечать взгляды. В основном они просто молчали. Мы подъезжали по аллее, и они все больше затихали… под конец им стало трудно вспомнить свои имена».

Женские коалиции

Династия Бленема началась в 1666 году, когда обедневший джентльмен из Дорсета по имени Уинстон Черчилль, проявивший себя ярым монархистом во время гражданской войны, пристроил при королевском дворе свою бледную и нескладную дочь Арабеллу, Разумеется, без женщин династий не бывает. Но история Бленема так прочно связана с именами двух великих мужчин – Джона и последнего Уинстона, – что огромная зависимость счастья Черчиллей от женского влияния поражает. Но еще больше поражает (если читать историю Бленема параллельно, скажем, с книгой Франса де Вааля «Политика шимпанзе: власть и секс у обезьян») то, как часто власть самцов приматов зависит от женских коалиций. Наблюдая за шимпанзе в зоопарке Арнема, де Вааль обнаружил, что альфа-самцы могли производить много шума, но стояли на своем до конца лишь тогда, когда располагали активной поддержкой коалиции самок. Так же было и в Бленеме.

Вскоре после появления при дворе Арабелла Черчилль стала, как выразился один историк, «девкой герцога Йоркского». Герцог был младшим братом короля Карла II, а позднее сам стал королем под именем Якова II. Арабелла родила ему нескольких внебрачных детей и, по-видимому, использовала свою власть, чтобы обеспечить младшему брату Джону место в свите герцога. Джон также не преминул воспользоваться царившей при дворе развращенностью. На него положила глаз любовница самого короля – Барбара Вильерс.

Согласно преданию, которое большинство историков считает достоверным, Вильерс как-то ночью развлекалась с Черчиллем в доме, по современному адресу Даунинг-стрит, 10, когда вдруг явился король Карл. Черчилль выпрыгнул из окна, за что Вильерс впоследствии вознаградила его 5 тысячами фунтов стерлингов. Люди до сих пор спорят, как сказал один местный житель, «получил он деньги за то, что прыгнул в постель, или за то, что выпрыгнул из нее». Сама Вильерс об этом не говорила, лишь пожаловалась как-то, что слишком щедро наградила за «ничтожную услугу». Но этот подарок объясняется скорее родственными связями, нежели проявлением благодарности за секс. Джон Черчилль был кузеном Вильерс, а также, возможно, отцом ее шестого ребенка. Как бы то ни было, Черчилль благоразумно вложил полученные деньги в пожизненную ренту, обеспечив себе 500 фунтов стерлингов годового дохода и положив начало состоянию, на котором впоследствии была основана династия Бленема. Вильерс также раздавала взятки, необходимые для получения Черчиллем важных должностей при дворе и в армии (обычное дело для того времени). Современник заметил, что «фаворит любовницы короля и брат фаворитки герцога… не мог не нажить состояние».

Но на тропу славы Черчиллей вывела другая особа – Сара Дженнингс. Ее портрет висит в главном зале дворца Бленем. На нем она предстает красивой молодой женщиной с роскошными золотистыми волосами, румяными щеками, нижней губой, напоминающей бархатную подушечку, и холодными голубыми глазами. «С сердцем фурии и лицом феи», – как сказал один поэт. Сара служила при дворе короля, но разыграла карты не так, как Арабелла или Барбара. Она не уступила страстным мольбам Джона Черчилля, пока он не потерял самообладание и не попросил ее руки. Это событие их потомок Уинстон назвал «его капитуляцией». Брак был заключен по любви. Однако, если капитуляция перед женщиной без богатого наследства и была рискованной для честолюбивого молодого человека, выбор все же оказался удачным.