ДНК миллиардера. Естественная история богатых - Ричард Коннифф

Так, несмотря на уютную обстановку, ни одна вещь (даже подушки с вышитыми на них остроумными афоризмами) не несла подлинного отпечатка личностей богатых и довольно известных людей, поселившихся здесь. Покупатель просто заплатил деньги и повернул ключ. Планировка, мебель, аксессуары, стиль – все выбрано застройщиком, вплоть до декоративных сундуков, маленьких картин в серебряных рамках, канделябров, полотенец (но не халатов) в ванной, Calphalon и Williams-Sonoma на кухне, книг на кофейном столике и томов в кожаном переплете на каминной полке, включая один под названием «Lisez-Moi», – видимо, так по-парижски звучит «ни малейшего шанса». Застройщик даже выбрал висевшие на стенах картины. «Это коллекционные экземпляры? Это Шнабель?» – «Нет, – сказал он, пробегая мимо красивых рам и западных пейзажей. – Картины стоят от 2500 до 8500 долларов. Но это лучше, чем обои». Над камином висел охотничий трофей – огромная голова. «Американские лоси висят в половине домов, которые я строю, – сказал он. – Прекрасные животные. Я стараюсь, чтобы что-то напоминало о горах». Желательно низкий, мужественный рев.

Идея строительства под ключ некоего усредненного жилья для богатых кажется странной, и с трудом верится, что такой прецедент может существовать в природе. И все же, когда весной в Джексон-Хоул (Вайоминг) прилетают желтые славки, деревья все еще стоят голые, а на земле лежит снег. Но славки понимают по форме и цвету ивовых ветвей, что это подходящее для них место жительства. Аналогичным образом, когда ученые предлагают выросшим в неволе воробьиным овсянкам лиственные и хвойные ветви, те садятся на последние, инстинктивно воспринимая их как сигнал наличия естественной среды обитания.

Застройщик просто посылает богатым такие же сигналы: кабинеты из сучковатой ольхи вместо обычной ивы; итальянские столешницы из трехдюймового гранита вместо сосновых. Он как будто говорил о желтых славках, а не мультимиллионерах, когда произнес:

«Время – ценнейший ресурс для этих людей. Они просто хотят, чтобы все было готово. Так что это эмоциональная покупка. (Гнездитесь здесь и сейчас.) Кроме того, это безопасная инвестиционная стратегия. Сможете вы получить назад свои деньги? Еще как, даже с прибылью!»

Как и другие животные, богачи выбирают место обитания, полагаясь на особые сигналы, в основном культурные, как, например, стоящий в углу концертный рояль Steinway или тот факт, что на той же улице живет кто-то из Фордов. Но важны и биологические сигналы (например, наличие воды, больших деревьев или хорошего обзора), корни которых уходят во времена первых людей, живших в саванне. Мы любим дома с видом на водоем, потому что это успокаивает нас так же, как когда-то близость водопоя. За отсутствием водоема мы стараемся окружить себя чистыми яркими поверхностями, потому что они напоминают блеск воды. (Стрекозы иногда попадаются на эту удочку и откладывают яйца на капот автомобиля вместо поверхности пруда.) Мы чувствуем себя комфортно рядом с ветвистыми деревьями, потому что наши предки ночевали на них, спасаясь от хищников. Вероятно, все мы руководствуемся одинаковыми сигналами при выборе места жительства. Однако лишь богатые люди могут получить то, к чему всех нас тянет.

Впервые я увидел его на закате весеннего дня. Главная улица Вудстока – маленького английского городка в нескольких милях от Оксфорда – в конце поворачивает налево и заканчивается тупиком, огороженным высокой каменной стеной. Узкие ворота в центре стены еще были открыты, и я, проходя сквозь них, почувствовал, что попадаю в другое измерение: справа, посреди огромного частного парка, было озеро, в зеркале которого отражались три пролета великолепного каменного моста. (Как сказал по этому поводу Литтон Стрейчи: «Над озером есть мост, от вида которого положительно возникает эрекция». Такая реакция, принимая во внимание обстановку и самого автора этих слов, должна возникать в ответ на демонстрацию подчинения, а не господства.) Вдали стоит сам дворец: скопление колонн, арок и башен, камень светится, как мед на вечернем солнце, золотые купола крыш сверкают на фоне апрельского неба.

Можно утверждать, что это «лучший пейзаж в Англии», чем когда-то хвалился перед своей невестой Дженни Рэндольф Черчилль, семья которого по сей день владеет дворцом: три акра жилой площади (семь, если считать внутренний двор) посреди 2100 акров парка, разбитого по проекту Ланселота Брауна Капабилити и окруженного каменной стеной длиной в девять миль. Все вместе столь грандиозно, что король Георг III однажды заметил: «У меня нет ничего подобного».

Великолепие и зависть ходят рядом, и Бленем осуждали очень многие, в том числе такие язвительные критики, как, например, Александр Поуп («самая неприветливая вещь, какую только можно представить, и самая эгоистичная…»), Хорас Уолпол («отвратительно внутри, снаружи и вокруг»), Франсуа Вольтер («огромная масса камней без прелести и вкуса») и Ноэль Коуард («Проснулся продрогший. Бритье – сущая мука… уборная – словно холодильник… [герцог] выглядит унылым»).

Сами Черчилли (по крайней мере, их жены) иногда называли Бленем-Пэлас «промозглым» и «диким, чудовищным домом», и вполне заслуженно. Никакой другой дом не оставлял столь глубокого следа в душах членов семьи. Бленем строили с 1705 по 1720 год, чтобы прославить Джона Черчилля (первого герцога Мальборо и одного из величайших героев Англии), а вместо этого эгоистичная роскошь дворца лишь повредила его репутации. Воздвигнутый для основания династии, Бленем превращал последующие поколения в безумцев, негодяев, снобов и стяжателей, видимо, чтобы не переводились те, кто содержал бы в порядке крышу и покрывал позолотой лилии на штукатурке. И все же, преувеличения и мифы, связываемые с этим местом, тоже сыграли свою роль. Если его владельцы были обычными мужчинами и женщинами (в лучшем случае), зачастую это оставалось незаметным – столь нарочито демонстрировал их власть каждый камень дворца. Только однажды за 300 лет Бленем оправдал себя, произведя на свет достойного дворца человека. Уинстон Черчилль, выдающийся политический деятель XX века, родился здесь. Он был внуком герцога, и свое чувство судьбы обрел именно здесь. «Мы обустраиваем свои жилища, – писал он, – а затем наши жилища обустраивают нас».

Экология, наука о взаимоотношениях организма и окружающей среды, своим названием обязана греческому слову oikos, что означает «дом». Первое, что можно сказать об экологии богатых, – их дома очень большие. В Бленеме, например, 187 комнат да еще 33 помещения внутри моста через озеро. Богатые люди почти всегда жили в больших домах, но вначале они руководствовались в высшей степени естественным мотивом сохранения запасов еды.

Человеческое богатство не просто возникло из сельского хозяйства. До последнего времени оно подразумевало еще и наличие излишков еды. Эта идея до сих пор находит отражение в языке. Мы называем деньги bread («хлеб») или dough («тесто»). Термин «плутократ» произошел от имени греческого бога Плутона, который якобы выталкивал зерно, это богатство древнего мира, из-под земли на поверхность.

Данные археологических раскопок свидетельствуют, что на Ближнем Востоке личные запасы еды делались уже 9500 лет назад. До этого в ранних сельских поселениях, вероятно, практиковалось общинное хранение любых излишков пищи. Первое частное хранилище еды представляло собой тайник в углу жилища, подобный желудям в дупле белки или лакомствам, которые шимпанзе прячет от стада. Тогда в архитектуре приживались всякие новшества: фундаменты, стены и двери, не говоря уже о комнатах с углами. Вместительные прямоугольные дома сменяли небольшие круглые хижины по мере того, как сельское хозяйство заставляло людей селиться плотнее.