Как мы не стали бандой - Глеб Черкасов

…Весь товар, в котором оказались и билеты на плей-офф, они сбыли аккурат к концу четвертьфиналов. Сдали машину, Петя подглядел, что брали ее на какие-то сомнительные, чуть ли не хорватские документы. Оставили себе билеты, в том числе и на финал.

— А теперь отдых, — провозгласил Галушкин.

Сказано — сделано.

После дортмундского полуфинала, в котором вылетела Германия, к ним прибился Женя, владелец трех московских магазинов одежды. Веселый большой человек представился бывшим военным с богатой, по его собственным словам, биографией. Никита Палыч сначала покрутил носом, но, поговорив с Женей, тон изменил: «знает, о чем говорит, бывал в разных местах, бывал, спору нет, а уж как там, так все про себя рассказывают, как про героев».

Толстяк приехал на чемпионат с туристической группой, но общаться там ни с кем не хотел. Или с ним не хотели. Он лаял турагентство, которое организовало поездку, — денег взяли кучу, а селят в клоповниках. Петя любопытства ради поинтересовался ценой билетов на футбол — за билет номиналом 250 евро брали четыре тысячи. Выдавали их уже в Германии, непосредственно перед матчем.

Петя посчитал, что сами они брали по четыреста, а сдавали по полторы тысячи, то есть посредники нагревались совсем безбожно.

— Наши, наши это билетики, — хмыкнул Никита Палыч. — Ну вот тебе пищевая цепочка во всей красе.

Саша, сотрудник аналитического центра при Администрации президента, нашелся в Мюнхене, когда французы выбили с чемпионата мира Португалию. С ним практически случайно разговорился Петя, а потом тот сел с ними пить пиво, ну и оказалось, что профессиональный чинуша компании не помеха. Свою поездку Саша организовывал сам, билеты брал у спекулянтов, получалось дешевле, чем у Жени.

На финал он попасть и не надеялся, но Никита Палыч обещал посодействовать — пару билетов он оставил про запас: «Посмотрим, есть ли от него прок».

Прок получился практически мгновенно — Саша провел для своих новых друзей прекрасную экскурсию по Мюнхену и окрестностям. Закрепили ее в каком-то небольшом ресторанчике, где высокая грудастая немка ловко подносила сразу по несколько кружек пива, а в момент оплаты счета показала на какую-то графу, помянула правительство звучным «шайзе», намекая тем самым на дополнительные чаевые. Не пожалели. Женя пытался ухватить ее за грудь, но промахнулся и чуть не упал.

После того вечера решили ехать дальше всей компанией из Мюнхена в Штутгарт, на матч за третье место, а оттуда перебираться в Берлин на финал. Никита Палыч уже арендовал автомобиль, в котором поместились он сам, Петя, Александр, Женя (вот об этом пришлось подумать отдельно) и, главное, багаж, который Женя накупил за время поездки (глядя на то, как бизнесмен пылесосит магазины, Галушкин шутя говорил о необходимости найма трейлера, который шел бы за их машиной). Сошлись на том, что это больше похоже на сцену из «Бумера», только гимор на дороге заменяют пивные.

Пете сравнение понравилось, как и сам фильм. В отличие от кукольной, по его мнению, «Бригады», кино про пацанов, бегущих от ментов, ему легло как родное. Петя даже представил себя на месте героя, которого играл тот же чувак, что и в «Бригаде».

Саше продали по себестоимости билеты на матч за третье место и на финал — тот чуть не заплакал и обещал проставу лютую в Берлине.

Мюнхенский сговор, как назвал все происходящее Галушкин, оформить решили в «Хофбройхаусе».

За столом обычно солировал Женя. Он говорил всегда, когда не ел, впрочем, подкреплялся он регулярно и с аппетитом. Тематика выступлений была самой разнообразной: от текущего политического момента до телок, до которых большой веселый человек был, по его собственным уверениям, охотник пуще многих. Петя вспомнил про Митяя, впрочем, Женя и не плевался, и откровенной херни не нес.

Саша больше любил разговоры про девушек, о политике старался не болтать.

— Ты ж не на работе, друг, расслабься, — подначивал его Никита Палыч.

— Мы, как чекисты, всегда на работе, — отвечал Саша и переводил разговор на что-нибудь поприятней.

О Третьем рейхе, к примеру, он готов был рассказывать часами.

Правда, оттуда снова сваливались в политику.

Все были за сильное государство и сходились на том, что сейчас в России бардак. Женя говорил «уже», а Никита Палыч говорил «еще». Саша просил не ругать при нем Путина, тогда все начинали лаять Лужкова, тут консенсус был полный. Женя называл мэра Москвы не иначе как Арон Аронович Кац, а Галушкин возражал, что мэр дурак, а евреи такими дураками не бывают. Саша хмыкал: «Он был поумней, пока жена под себя его не подмяла».

Петр помалкивал, к моменту, когда ему удавалось сформулировать реплику, разговор снова уходил к телкам и футболу. Или к делам.

Саша собирался строить дом — на сэкономленные от завтраков деньги, как пошутил Женя, — и Никита Палыч обещал свести его с главой подмосковного района. Петя с удовольствием рассказал, какая прорва эта стройка, и с ужасом понял, что названные суммы Саше не прорва, а так — баловство.

Женины связи на таможне заинтересовали уже самого Галушкина, они предварительно договорились присесть и поговорить в Москве.

Женя грозился сманить Петю к себе на работу, у него был пай в каком-то небольшом ЧОПе, который в том числе охранял и его магазины.

«Денег не хватит, — смеялся Никита Палыч, — и крыша слабая».

Саша понимающе кивал головой: «Небось, ветеран войны, сейчас их прятать надо как следует».

Кислицын тут мрачнел. От бывших сослуживцев доходили совсем не радостные слухи о том, что какие-то странные люди их ищут, а некоторых уже вроде как и отыскали, да так, что концов не найти.

Совсем ближе к ночи Галушкин поднял Петю и, объяснившись тем, что им за руль, а выезжать рано, попрощался с чинушей и бизнесменом. Те уже перешли к наливкам и возражать не стали.

Петя с Галушкиным шли по вечернему и шумному Мюнхену.

— Как тебе кухня местная? — спросил Никита Палыч.

Пете было «четенько», о чем и доложил.

— А вот чехи считают, что в Баварии и готовить толком не умеют, у них все то же самое, но лучше, давай зайдем еще по пятьдесят.

Присели в открытом кафе. Кельнер принес две рюмки шнапса и пиво.

— Может быть, там действительно вкуснее, — Петя в Чехии не был никогда, но спорить не хотел.

— Да нет, один черт, — хмыкнул Галушкин, — я же там жил в детстве, с родителями, отец был военный, ну и мы с ним там.

— Это в 1968 году? — спросил Кислицын, радуясь своей догадливости.

Галушкин даже пивом подавился.

— Да ты совсем пьян, раз посчитать не можешь, в 1968 году я уже летехой был и правда находился в Чехословакии, но уже по службе, нет, это было в середине пятидесятых, чехи тогда к нам хорошо относились, и мне нравилось. Когда в СССР возвратились, мне непросто было, ко многому привыкал, а в военном училище мне за чешское произрастание даже прозвище дали.