Цепи Эймерика - Валерио Эванджелисти

в которых верят местные жители? Это что, ваши оправдания? Отвечайте, вы действительно подстрекали население Шатийона к восстанию?

Гнев в душе Эймерика сменился чувством беспомощности. Однако он нашел в себе силы повторить:

– Люди протестовали против податей, которые заставлял платить Семурел, чтобы содержать чудовищ-еретиков Беллекомба.

Молчавший до этого кастелян с усмешкой повернулся к Эбайлу.

– Он называет «чудовищами-еретиками» прокаженных и калек Беллекомба! Я кормлю их с вашего разрешения.

– Это прекрасный пример христианской благотворительности! – учтиво заметил епископ.

– Нет! – Эймерик чувствовал себя загнанным в угол. Психологическое давление толпы всегда вызывало у него раздражение и враждебность. – Я говорю о чудовищах, а не о прокаженных! О монстрах-полукровках! О еретиках, катарах, альбигойцах!

– Альбигойская ересь, – снисходительно улыбнулся епископ де Куарт, – вымерла более века назад, и здесь она никогда не процветала.

– А где эти чудовища? – спросил Франсуа де Шаллан. – Покажете их нам?

– Нет, – тяжело дыша, покачал головой Эймерик и хрипло добавил: – Я их сжег.

– Что я говорил? – торжествующе воскликнул Семурел.

Вне себя от раздражения, отец Хасинто побежал к возвышению, огибая сундуки-скамьи, на которых сидели паресы.

– Я видел этих чудовищ собственными глазами! Каждый житель Шатийона знает об их существовании!

Двое солдат оттолкнули его в сторону.

– Неправда, – робко сказал аптекарь. Потом, поувереннее, добавил: – Я родился в Шатийоне и никогда не слышал ни о чудовищах, ни о еретиках.

– Этот трус был зачинщиком восстания! – воскликнул Эймерик, резко повернувшись к аптекарю и бросив на него свирепый взгляд. – А теперь делает вид, что он тут ни при чем, – стараясь сдержать эмоции, инквизитор обратился к Эбайлу. – Правдивость моих слов может подтвердить сеньор де Берхавель, который служит при суде Каркасона; я вижу его рядом с монсеньором.

– Не вздумайте приписывать мне свои заблуждения! – запротестовал нотариус, выглядевший изумленным. – Я ничего о ваших выдумках не знаю и слышать о них не хочу! – Всем видом выражая крайнее возмущение, сеньор де Берхавель спустился с помоста, отошел и скрылся в толпе.

Эймерик, потерявший дар речи, проводил его взглядом. Потом снова посмотрел на Эбайла.

– Подлый предатель! – сглотнув, с трудом выдавил инквизитор. – Не слушайте его! Лучше спросите двух монахов, преподобных отцов Ламбера из Тулузы и Симона из Парижа.

– Слишком поздно, отец Николас.

– Слишком поздно?

– Ваших сообщников, – снова вмешался с ехидным выражением на грубом лице сеньор Бард, – курия осудила еще до вашего приезда, как и двух мальчишек, которых вы взяли с собой. Многие признали в них зачинщиков бунта. Мы решили пощадить этих людей и не лишили жизни, но подрезали языки, чтобы им больше неповадно было подстрекать к непослушанию христианские души. Солдаты сеньора Семурела уже исполнили приговор.

Эймерик посмотрел на несчастных. Видеть их страдания и отчаяние в глазах было невыносимо. Он отвел взгляд, сгорбился и, почувствовав слабость, схватился рукой за грудь.

– Что вы теперь скажете? – спросил Эбайл де Шаллан.

– Пленные катары прекрасно знают – я говорю правду, – ответил инквизитор, которому ненавистный голос вернул немного сил.

– Мы тщательно обыскали замок, – негромко возразил Семурел. – И не нашли никаких следов заключенных.

Эймерик понял, что совершил ошибку. Он вступил в спор и стал защищаться, тем самым косвенно признав законность суда. Значит, Семурелу все-таки удалось заставить его поучаствовать в дерзкой комедии, которую он разыграл.

Нужно срочно менять тактику.

– Повторяю, – гордо сказал Эймерик, – что я инквизитор, назначенный понтификом. Суд не имеет права судить ни меня, ни моих товарищей. Прошу проверить мои полномочия.

Эбайл снова уселся на импровизированный трон. Протянул правую руку брату Франсуа, куда тот незамедлительно вложил свиток.

– У меня есть письмо Папы Римского, которое вы, обманув мое доверие, вручили мне неделю назад. Прочитаю начало, – он развернул бумагу. – «Урбан, епископ и слуга слуг Божиих, приветствует и дает апостольское благословение отцу Эймерику, поручая ему провести инквизицию над еретиками в землях благородного сеньора Шаллана», – Эбайл свернул свиток. – Избавлю вас от чтения остального. Очевидно, Папа Урбан V хотел предоставить полномочия инквизитора присутствующему здесь епископу Аосты, Эймерику де Куарту, и вовсе не собирался присылать к нам человека, не знакомого с обычаями этих земель. Вы воспользовались похожими именами и присвоили себе чужие права.

Эймерик и отец Хасинто были поражены подобной наглостью. Даже не нашли слов для возражений. Выходит, они попали не просто в сети Семурела, а в ловушку заговора местных сеньоров, которые решили от них избавиться, заручившись согласием епископа.

Чувствуя, что проигрывает, Эймерик пустил в ход последнюю оставшуюся у него карту, не возлагая на нее никаких надежд.

– Я послал просьбу о помощи понтифику. Ваше посягательство на нашу безопасность вызовет его гнев.

– Пару дней назад, – епископ немного подался в сторону Эбайла, – ко мне заявился молодой человек, некий Бернье, видимо слабоумный, с просьбой дать ему лошадь взамен своей, уставшей. Сказал, что ему нужно в Авиньон. Я доверил беднягу августинцам – уж если слабость ума не исцелить, там он хотя бы не причинит никому вреда. У этого мошенника при себе было письмо, полное клеветы и нелепых выдумок.

– Вы хотите ли добавить что-нибудь еще? – спросил Эбайл де Шаллан, не сводя с Эймерика ледяного взгляда.

– Вы всего лишь вассал, – рассвирепел инквизитор. – Требую, чтобы меня судил граф Амадей Савойский, ваш доминус.

– Амадей сейчас в Аосте, – весело улыбнулся Эбайл. – Он приехал, чтобы обсудить со мной крестовый поход против сербов и турок. Мы договорились, что я предоставлю в распоряжение графа своих людей, которые составят добрую треть его войска. В знак благодарности Зеленый граф передал нам, Шалланам, «право меча» и право единолично осуществлять судебные функции на наших землях.

Круг замкнулся. Савойский и Шаллан пришли к согласию, а значит, первый перестал интересоваться еретиками Шатийона, а второй получил свободу действий. Возможно, даже Урбан потерял интерес к этому делу, ведь теперь участие Амадея в крестовом походе было обеспечено. Осталось только устранить инквизитора, который всем мешал, – и это превратилось в политическую необходимость.

Поняв, что выхода нет, Эймерик потерял всякое желание бороться дальше и даже не запротестовал, когда отец Хасинто ласково обнял его за плечи. А Эбайл тем временем сообщил о решении собрания паресов предоставить сеньору Семурелу право выбрать, в какой форме будет исполнен смертный приговор.

Последнее, что услышал Эймерик, когда его уводили вооруженные люди, были адресованные ему слова епископа:

– Помните, отец Николас, сегодня Церковь – единственная гарантия гражданского порядка в неспокойном и раздробленном мире. И эта миссия крайне важна, потому что от нее зависит будущее возрождение. В наши дни покушение на порядок – это, пожалуй, самый большой грех, который может совершить человек. Особенно священник.

Поверженного инквизитора посадили в ту же вонючую камеру, где