Цепи Эймерика - Валерио Эванджелисти

ни лавочек, ни домашних животных, только в конце центральной дороги, прямо на улице, стояли несколько длинных столов со скамейками, как будто жители обедали и ужинали вместе. На столах – ни еды, ни посуды. Деревня словно вымерла, нигде ни одной живой души.

Четырнадцать всадников доскакали до последнего дома в абсолютной тишине. Эймерик сошел с лошади и обеспокоенно огляделся по сторонам.

– Держите мечи наготове. Я осмотрю дома.

– Я пойду с вами, – сказал мастер Филипп.

– Нет. Если это ловушка, мы не должны оказаться в ней вдвоем.

Чувствуя, как бешено колотится сердце, инквизитор направился к ближайшему дому. Вместо двери на балке висел просто кусок холста. Эймерик резко сорвал его, зашел внутрь. И вскрикнул.

На вошедшего смотрели шесть огромных желтых глаз. Инквизитор инстинктивно отшатнулся, а ноги сами вынесли его на улицу. Навстречу вопросительным взглядам встревоженных людей. Стараясь скрыть свой испуг, он жестом дал понять, что ничего не случилось. Сделал глубокий вдох, положил руку на распятие, которое носил на шее, и вернулся обратно.

На этот раз обитатели дома уже не показались такими страшными. Глаза принадлежали трем лысым долговязым существам, сидевшим за очень грубо сколоченным столом. Они явно были мертвы, а по блестящим черепам и слишком длинным рукам и ногам ползали мухи.

Почти успокоившись, инквизитор подошел поближе, чтобы рассмотреть тела. Увидел жилки и сухожилия, пушок на месте бровей, нечетко очерченные природой линии носа и ушей. В горло каждого трупа была глубоко засунута тряпка.

Эймерик бросил взгляд на открытое Евангелие, лежавшее на столе, и вышел на улицу. Страх сменился ледяным презрением к самому себе за проявленную слабость.

– Осмотрите другие дома, – приказал он ополченцам. – Думаю, все жители мертвы. Но будьте осторожны.

Вооруженные люди разошлись по деревне, распахивая двери или вышибая те, которые были закрыты. Из каждого дома доносились восклицания – кто удивлялся, кто ужасался. Наконец все вернулись к Эймерику, ожидавшему их вместе с отцом Хасинто, Филиппом и аптекарем.

– Да, отец, все действительно мертвы, – доложил один из добровольцев, задыхаясь от волнения. – И у всех уродцев тряпка в горле.

– Эндура? – спросил Эймерик, многозначительно глядя на отца Хасинто.

– Видимо, да, – кивнул тот. – Ужасно.

– Эндура? – спросил аптекарь. – Что это значит?

– Это одна из самых варварских традиций катаров, – нехотя ответил инквизитор, помрачнев как туча. – В конце жизни или желая умереть, они едят пищу с кусками стекла или засовывают себе в горло тряпку, чтобы задохнуться. Так катары надеются избежать мук ада.

– Здесь что-то не так, – пробормотал отец Хасинто. – Если это лемуры, о которых нам говорили пленники, то с чего бы им волноваться о страданиях на том свете? Они же просто бездушные тела.

– Откуда мы знаем, – Эймерик махнул рукой. – Может, просто решили умереть, и сделали это так, как принято в их секте. Похоже, больше суток прошло.

– Именно так, – подтвердил аптекарь. – Вероятно, они покончили жизнь самоубийством, когда увидели, как горят дома еретиков в Шатийоне.

– Может быть, – согласился инквизитор, вытирая тыльной стороной ладони несуществующий пот со лба. Потом обратился к бледным и взволнованным ополченцам: – Я поручаю вам неприятное, но необходимое дело. Вытащите тела из домов на дорогу. И принесите сюда всю солому, которую сможете найти.

Нехотя, но не возражая, люди во главе с мастером Филиппом приступили к работе. Сейчас в их глазах инквизитор был единственной опорой в бездне зла и ужаса. И обладал властью несоизмеримо большей, чем власть любого судьи и феодала, будь то Шаллан и граф Савойский.

Через четверть часа Эймерик рассматривал десятки тел, выложенных в ряд. Лицо его выражало отвращение и тревогу. В основном это были юноши с очень длинными руками и ногами, на которых, несмотря на худобу, виднелись мышцы, говорившие о большой физической силе. Однако не обошлось и без исключений.

– Вот человек-осел, – пробормотал инквизитор, останавливаясь перед одним из самых нелепо выглядящих трупов. – Как в природе возможна такая мерзость?

– Там, в конце, лежит еще более отвратительный уродец, – сказал отец Хасинто. – Тело свиньи, но морда почти человеческая. А у некоторых вообще мышиные глаза и уши. Один ополченец видел в кустах крыс с руками, как у людей.

– Но вот же обычные мужчина и женщина. Они тоже лемуры?

Отец Хасинто склонился над телами. На его лице, похудевшем от переживаний, появилось недоумение.

– Боюсь ошибиться, магистр, но они кажутся мне знакомыми. По-моему, эти люди были жертвами солдат Райнхардта. А теперь от ран не осталось и следов.

– Довольно, хватит! – воскликнул Эймерик так, что все вздрогнули. – Хватит ужасов! Принесите солому и сожгите это скопище чудовищ! Господи, прошу Тебя, дай мне силы, помоги очистить долину от поселившихся тут демонов!

Ополченцы взялись за дело с какой-то звериной радостью, словно надеялись навсегда покончить со страхами, мучившими их в последнее время. Они быстро набросали огромную кучу смолистых дров, охапки соломы, а сверху навалили тела. Когда после многочисленных попыток удалось разжечь костер, первые языки пламени были встречены ликующими возгласами.

– Больше никаких податей на содержание приемышей Семурела! – злорадно выкрикнул аптекарь.

– Как же вы мне надоели! – яростно обрушился на него Эймерик, больше не в силах сдерживаться. – Вам плевать на ересь, вас волнуют только собственные интересы! Как христианин, вы ничуть не лучше этих чудовищ. Будьте осторожны, а то мы и для вас отыщем костер!

Аптекарь замолчал, радуясь, что еще легко отделался.

Взбешенный Эймерик вскочил на коня, растревоженного видом пламени.

– Сожгите всю деревню! – крикнул он ополченцам. – Пусть от этих ужасов и следа не останется.

Когда между Третьим и Шестым часом всадники отправились в обратный пусть к замку Уссель, зарево за их спинами было таким огромным, словно полыхала вся каштановая роща. Пурпурные отблески этого грозного, торжественного, ненастоящего заката, будто бы завершавшего день, отражались от далеких ледников.

При виде башни, которая возвышалась в стороне, у Эймерика, охваченного противоречивыми чувствами, в горле встал ком; казалось, она хочет схватить его и высосать душу. Инквизитор не мог избавиться от этого ощущения, пока его не отвлекли крики всадников, заметивших у дороги трех лемуров с перерезанным горлом.

– Наверняка это те, которых мы встретили в лесу, – сказал отец Хасинто. – Они увидели пожар в Беллекомбе и совершили самоубийство.

– Не имеет значения, – угрюмо ответил Эймерик, не повернув головы. – Вперед.

Когда отряд снова проезжал через деревушку прокаженных, из домов вышли убогие жители в лохмотьях; у кого-то на голову был накинут капюшон. Они не прятались, поняв, что карающий меч предназначался не для них. А просто молча провожали всадников глазами, в которых читались робость, страх, а может, даже и упрек. Удостоивший их мимолетным взглядом Эймерик видел