Дознание в Риге - Николай Свечин

– Тихо! Сколько их в доме?

Лиза, закусив губу, молча мотала головой. Какие у нее красивые волосы, в очередной раз подумал сыщик…

– Сколько их в доме? – повторил он вопрос.

– Двое.

– Быстро за мной.

Он взял Лизу за руку и повел наружу. Вскоре они оказались на улице. Там продолжалась перебранка между «менестрелем» и вторым охранником. Увидев парочку, Зверогон со всей дури заорал новую песню. Тут Лыков подкрался сзади и тем же приемом свалил бандита.

В поджидавшем за углом экипаже все трое помчались прочь. В гостинице Никифоров переоделся, смыл грим и был с благодарностью отпущен. Алексей сунул ему в ладонь сотенный билет и с чувством пожал руку.

После этого он занялся Лизой. Эглит была очень измучена пленом. Поняв, что опасность миновала, женщина, вместо того чтобы радоваться, ударилась в слезы. С ней началась истерика. Как быть? Сыщик не знал способов унять плачущую женщину. Вот разве что один… Побегав по номеру со стаканом воды, он сам уже стал близок к нервному срыву. Наконец Лыков решился. Чего не сделаешь из человеколюбия? Он взял Лизу на руки, легкую, как пушинку, и отнес на кровать. Та сразу замолчала.

– Какие у тебя дивные волосы…

Женщина сначала отстранилась в удивлении, но потом обняла сыщика за шею. Прижалась к нему мокрым от слез лицом и стала жадно целовать. Словно хотела этого целую вечность.

Сыщик поселил Эглит в доме номер 1 «А» на Парковой улице, прямо над полицмейстером. Квартира была очень дорогая, и Алексей снял ее всего на месяц. За это время он надеялся завершить свое дознание. У подъезда дежурил городовой, охранял начальство, и заодно Лизу. Она не выходила на улицу, все нужное ей приносила коридорная прислуга. Лыков под предлогом занятости навещал женщину редко и только днем. Алексею было неловко за то, как он ее успокаивал, и он не хотел повторения…

Еще сыщик известил Кошко, что пленница на свободе. И не забыл поблагодарить помощника пристава за содействие.

Уличные беспорядки на Московском форштадте разгорались. За один день произошло восемь нападений на прохожих. И не только грабежи! В трактире Баллода на Большой Лубанской понес смерть на месте громила из шайки Клёцкина. На углу Мельничной и Суворовской ранили ножом женщину и шедшего мимо военного писаря. Ткнули и ушли, даже не обобрали… Близ городской водокачки у Крюденеровской дамбы напали с удавкой на мещанина, приписанного по спискам евреев[60]. Повалили, чуть не задушили и раздели буквально догола. А на городском торфяно-пудретном[61] заводе в нечистотах, вывозимых из отхожих мест, нашли разрубленный на части труп неизвестного. Как назло в ту же ночь вспыхнул лесопильный завод купца Гиндина на Пиленгофской улице. Дотла сгорело громадное количество лесного материала, убыток превысил полмиллиона рублей!

Полицмейстер Войтов, захватив для поддержки городского голову Керковиуса, явился к губернатору и обвинил в беспорядках Лыкова. Этот командированный безответственно вмешивается в дела полицейского управления и побуждает уголовных к активизации. Суровцев при подчиненных вызвал Лыкова и попросил объясниться. Тот детально рассказал, что творится на Московском форштадте, когда все это началось и при чьем попустительстве. Ничтожность Войтова, впервые узнавшего многие вещи из доклада приезжего, стала очевидной. Еще сыщик рекомендовал принять две меры: вызвать на помощь войска гарнизона и запретить в Московской части продажу крепких питий.

Суровцев согласился с этим. На ночное патрулирование вышли военные караулы Рижского учебного унтер-офицерского батальона. А все сто семь ренсковых погребов для продажи навынос, что есть на форштадте, были запечатаны. Уже через день жизнь в городе вошла в обычное русло.

Сотрудничество с Кнаутом дало наконец результаты. Коллежский асессор вызвал Лыкова и протянул ему серебряный папиросник:

– Узнаете?

На крышке была изображена охотничья сцена. Неужели это вещь Язепа Титуса? Она пропала из его кармана в ночь убийства.

– Тот самый?

– Весьма вероятно, – ответил начальник сыскной части. – Вы откройте, посмотрите, что внутри.

Лыков раскрыл порт-папирос. Пусто.

– Там есть секретное отделение, – подсказал Кнаут.

Питерец нашел его и обнаружил внутри картонные фигурки мужчины и женщины. Скрепленные особым образом, они могли двигаться, совершая неприличные телодвижения.

– Немецкий, – брезгливо поморщился Алексей. – Я видел такие в Берлине. Но как доказать, что он принадлежал Язепу Тиусу? Надо предъявить госпоже Эглит.

– Как раз об этом я и хотел вас попросить, – ехидно ответил коллежский асессор. – Вы ее… Как бы выразиться? Опекаете, вот. Ну и опеките!

– Не по-русски сказали, но в точку, – смиренно вздохнул Лыков. – Схожу.

Он отправился на Парковую. Лиза уже пришла в себя и теперь испытывала неловкость. Квартира дорогая, кто за нее платит? Лыков – женатый человек и скоро уедет домой. Он ничего за свои деньги не требует. Тот случай был единственным и, видимо, не повторится. А в содержанки в тридцать лет идти как-то не хочется, да и поздно.

Надворный советник в очередной раз сказал ей, что скоро закончит дознание. Вернется Яан Францевич, они сядут втроем и обсудят Лизино будущее. Что-нибудь да придумают. А пока надо взглянуть на одну вещь.

Эглит открыла порт-папирос и покраснела:

– Да, это Язепа. Он любил показывать секретное отделение приятелям. Вульгарно, но ему нравилось.

Сыщик попросил женщину подписать протокол опознания и вернулся в сыскную часть. Кнаут ждал его.

– Ну как?

– Госпожа Эглит подтвердила: это вещь Язепа Титуса. Где вы ее нашли?

– Делали обычный обход и навестили ювелира Криша Крамса. Про него известно, что он скупает заведомо ворованные вещи. А тут еще история с империалами, ну вы слышали…

Лыков догадался, о чем речь. В различных городах России стали появляться фальшивые империалы пятнадцатирублевого достоинства, с годом чеканки 1895-м или 1896-м. А настоящие чеканятся с 1897-го!

– Мы получили из вашего департамента циркулярное письмо, пошли по адресам. И у Крамса обнаружили эту штуку. Я сразу подумал о Титусе. Нажал на барыгу, и тот сломался. Сообщил, что папиросницу ему принес распорядитель гостиницы «Чикаго» Вильгельм Вибе.

– Гостиница? При чем здесь гостиница?

– Надо знать местные особенности, – назидательно пояснил Кнаут. – «Чикаго» находится на Малой Монетной улице, дом семь. Хозяин – купец Люткевич. Но это лишь прикрытие. А вообще же это бордель, причем низкопробный.