Разоблачение - Дженнифер МакМахон

Уинни подняла голову и посмотрела на нее.

– О чем рассказать, Тесс? Что ты отчаянно вцепилась в Генри и понаделала дырок в презервативах, а потом решила взвалить вину на кого-то еще? – она довольно улыбнулась и вернулась к своему занятию.

Рука Тесс сжалась в кулак, потом медленно разжалась. Она встала и поднялась на крыльцо хижины.

– Значит, сработало? – окликнула ее Уинни.

– Что?

– Ты беременна?

– Иди на фиг! – отрезала Тесс и хлопнула дверью.

Тесс убрала фотографии в карман халата, потом взяла дневник и стала листать страницы, пока не дошла примерно до середины.

21 июня, хижина у озера

Уинни оказалась редкостно хорошим стрелком; кто бы мог подумать, что ружье окажется таким превосходным подарком? Когда я дала ей эту штуку, то думала, что оружие поможет ей чувствовать себя более сильной и грозной. Я купила его у какого-то ветерана на блошином рынке. Сначала я считала, что мы будем использовать ружье как бутафорский реквизит для наших миссий, – нечто такое, что можно демонстрировать в случае необходимости. Потом я решила, что Вэл будет полезно научиться стрелять. Сперва она испугалась, но теперь почти не расстается с ружьем. Она так привыкла к нему, что я стала называть ее Уинни[15]. Это была просто шутка, но имя прижилось. Теперь никто из нас больше не называет ее Вэл. Когда мы слышим ее старое имя от других людей, то спрашиваем: «Кто это?»

Во время наших ночных поездок на «Машине Любви» Уинни сидит на пассажирском месте, выставив ствол в открытое окошко. Она расстреливает почтовые ящики, спутниковые тарелки и трансформаторы на телефонных столбах. Она проделывает дыры в надземных плавательных бассейнах и водонапорных башнях. Сегодня ночью мы проехали мимо Секстона и свернули на маленькую грунтовую дорогу к подстанции «Грин Маунтин Пауэр». Она была огорожена по периметру с колючей проволокой наверху. Тогда Генри нацелил фары автомобиля, а Уинни начала стрелять. Она превратила большой трансформатор в швейцарский сыр и снесла верхушки двух электрических мачт. Это было прекрасно!

Потом мы уехали с радостными воплями; мы передавали друг другу текилу и кричали «йу-хуу!», словно отряд ковбоев. Все дома вокруг были погружены во тьму, уличные фонари погасли. Даже колледж затерялся в темной ночи.

«Послушай, Сьюзи, – с улыбкой сказала Уинни. – Я собираюсь сделать то же самое с остальным миром».

Я чертовски горжусь Уинни. Горжусь нами.

Кажется, я влюблена во всех этих людей. Не хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось.

Тесс закрыла дневник, вернула его в коробку для инструментов и захлопнула крышку. Потом она торопливо прошла мимо притаившегося в темноте чудовищного каноэ и вышла из амбара в сад.

Она никогда не рассказывала Генри о презервативах. И о своем разговоре с Уинни. Это бы лишь запутало главную проблему – ее беременность, – а им нужно было срочно принимать решение.

Сердце Тесс гулко стучало, когда она шла по двору, и прожекторы с датчиками движения автоматически включались. Унесенные фотографии вызывали приятное волнение, сходное с тем, которое она испытывала во время прошлых миссий «Сердобольных Разоблачителей». Такие дела всегда имели привкус опасности, суховатый и едкий как запах пороха после выстрелов из ружья Уинни. Страх оказаться пойманными был живой, дышащей и осязаемой вещью. Он пронизывал их и кружил им голову, как пьянящее вино, которого никогда не бывает достаточно.

Луна – тонкий серебряный серпик в небе. Звезды – миллионы булавочных уколов, пропускающих неземной свет.

Это заставило ее снова вспомнить о презервативах.

Бездумное коварство Уинни привело к рождению Эммы и изменило ход жизни Тесс, придало ей цвет и зримую форму. На мгновение Тесс попыталась представить альтернативную реальность, где Уинни остереглась портить презервативы, и поэтому Эмма, – ее чудесная, умная и странноватая девочка, – так и не появилась на свет. Тесс уверена, что она бы ощущала боль по отсутствующему ребенку, словно боль в фантомной конечности.

Немного пошатываясь, Генри сделал шаг по направлению к ней. Значит, он снова пил. Уинни представила безрадостное течение его монотонных дней: управление лакокрасочной компанией, оплату счетов, надзор за дочерью и неизменное бытовое пьянство по вечерам. Всем нам нужно было какое-то утешение. Что-то, облегчающее невыносимую тяжесть жизни. Уинни машинально провела пальцами по шрамам на своих руках.

– Я рада, что ты приехал, – обратилась она к нему. Уинни стояла на крыльце, по-прежнему в одежде Тесс.

– Я привез твои вещи, – сказал Генри и протянул пластиковый пакет. Она заглянула внутрь. Ее маскарадный наряд Сьюзи успел высохнуть: коричневая блузка, черные легинсы.

Но чего-то не хватало.

– Где парик?

Генри пожал плечами:

– Мне показалось, ты забрала его. Его не было в ванной рядом с одеждой.

Уинни ощутила мгновенную панику. Это бессмысленно; она оставила парик сохнуть в ванной вместе с одеждой. Куда он мог запропаститься?

– Фрэнсис! – прокричал тонкий голосок в темноте за спиной у Генри. Уинни прищурилась и увидела девочку, выпрыгивающую из «Блейзера». Это была Эмма – та самая девочка, которую она вытащила из бассейна сегодня днем.

Но черт побери, кто такой Фрэнсис?

Эмма подбежала к лосю Сьюзи, которого Уинни уже почти собрала заново.

– Фрэнсис! Девять, девять, девять!

Генри повернулся и непонимающим взглядом посмотрел на девочку.

– Эмма?

Уинни заметила, как изменилась его манера. Он опустил плечи; его голос стал нежным.

– Смотри, папа: киски!

Генри вытаращился на дочь, которая опустилась на колени среди пушистого моря кошек.

– Как ты попала сюда? – спросил он.

– Я спряталась за сиденьем.

– Спряталась? О господи, Эмма! Ты хоть понимаешь, как это было опасно?

Лицо Эммы, сиявшее от восхищения еще несколько секунд назад, омрачилось. У нее задрожал подбородок.

Уинни прикоснулась к руке Генри. Тот вздрогнул, но не отстранился.

– Я уверена, что она больше не будет так делать. Правда, Эмма?

Девочка кивнула.

– Кошки проголодались, – продолжила Уинни. – Хочешь покормить их, Эмма?

Лицо девочки озарилось восторженной улыбкой, и она энергично закивала. Уинни направилась в хижину, где взяла три банки тунца и миски.

– Почему кошки все еще здесь? – недоуменно спросил Генри, когда она вышла.