Теперь или никогда - Яна Горшкова

Рабочий день в подобных заведениях начинался ближе к вечеру, примерно после пяти часов пополудни.

– Лучше идти, конечно, утром… вечером слишком много посторонних… хотя к Маме Муре можно зайти с черного хода… А она всегда на месте.

– Охрана есть? – поинтересовалась Грэйн, привычно начиная прикидывать вероятное соотношение сил. – Где и сколько?

Дипломатический иммунитет – штука, конечно, хорошая… однако распространяется ли он на стычки с охранниками домов терпимости? Вот в чем вопрос! Впрочем, избавляться от нежелательных свидетелей можно по-разному…

– Есть вышибала.

Апэйн улыбнулся, вспомнив Циркача Кени – любителя пива, соленой рыбки и упитанных женщин. Когда-то тот работал в балагане – на потеху публике поднимал всякие тяжести. Пока не повредил колени. И так как драться Кени любил больше пива, рыбы и толстух, то в заведении Мамы Муры нашел свою тихую гавань. Девушки в «Морском Коньке» не голодали и на худобу никогда не жаловались, а клиенты попадались разные.

– По-моему, нет особого смысла штурмовать бордель… – заявил Удаз. – Я проведу вас без всякого насилия.

– Всегда лучше подстраховаться, – ухмыльнулась кровожадная ролфийка. – А пожар – отличный способ замести следы. На тот случай, если твоя Мура окажется несговорчивой. Ты ей денег должен?

– Нет, вроде бы не должен.

Но полной уверенности не было. Ее никогда нет, когда имеешь дело с Мамой Мурой.

– Разве только она захочет взять плату за хранение… э… документов.

«Вот что значит старая диллайнская выделка! – ликовал Удаз. – Чуть что случилось – изволь написать отчет, попались в руки странные бумаги – составь опись, увидел подозрительное – строчи донесение. В Эсмонд-Круге тоже не дураки сидят!»

Несложно догадаться, что приступ ролфийской щедрости и милосердия напрямую связан с отчетом, написанным Удазом в последней надежде привлечь к себе внимание. Диллайнская скрупулезность и въевшаяся в шкуру привычка к ведению отчетности принесли сладкие плоды свободы, а также исполнение мечтаний. Пока лишь частичное, но все еще впереди.

– Ага. Сколько? Я, видишь ли, не таскаю при себе всю посольскую казну. Надо будет заехать в банк и снять наличные.

– Не думаю, что больше полсотни ассигнациями. Мама Мура берет недорого.

А сам с легкой грустинкой подумал, что содержательница дома терпимости будет только рада отделаться от странноватого постояльца. И почти наверняка выбросила «малый набор маньяка». Эх…

– Хорошо, – Грэйн потянулась и похрустела пальцами, а потом кивнула на стол, где окончания беседы дожидался заботливо прикрытый салфеткой поднос с едой. Домовладелец, уже не первый год сдающий жилье сотрудникам ролфийского посольства, давным-давно привык придерживаться простого правила: меньше знаешь – крепче спишь. В квартирную плату входили уборка, стирка и завтрак, обедали ролфи обычно в городе или в посольстве, да и ужинали там же. Так что пища для оголодавшего в тюрьме Удаза была заказана Грэйн отдельно в ближайшем трактире. – Ешь. Пей. И поедем.

«И чем скорее я получу бумаги, тем быстрее мы друг от друга избавимся, желтоглазый», – подумала она, глядя, как подопечный деликатно пережевывает жаркое. Челюсть бережет, совиный сын. Видно, кое в чем эрна Кэдвен все-таки не рассчитала силу.

«Ничего! В прошлую нашу встречу это я лишилась клыков!» – мстительно припомнила ролфийка свои собственные мучения с отраставшими зубами и, ухмыльнувшись воспоминаниям, ушла в другую комнату, чтобы без помех надеть мундир. Пусть у обитателей борделя тоже не будет иллюзий и сомнений относительно серьезности ее намерений. Да!

Маме Муре было грустно, потому что Маму Муру уже давно так крепко не били по лицу. Циркач не уберег патроншу, и не защитили крепкие запоры, когда явились те два выродка в масках, которые пересчитали женщине зубы. Хорошо хоть денег не взяли, ограничившись исключительно бумажками Удазика. Вот и не верь первому впечатлению! Стоило этому извращенцу появиться на пороге «Морского Конька», как где-то в изобильном плотью организме Мамы Муры сработал тревожный колокольчик. «Не жди добра от эмигранта, тронутого на ролфийских офицершах!» – громогласно заявил немалый жизненный опыт женщины. Так не послушалась же! Пригрела, приютила и на выходки смотрела сквозь пальцы. Извращенцы, они тоже полезны бывают. Чем? Как это чем? А реклама бесплатная? О!

«Как, вы не знаете? В «Морском Коньке» девицы такие вещи вытворяют». – «Ах, куманек, ужели вы повадились ходить в этот оплот разврата?» – «Я вас умоляю! Мы все люди современные и прогрессивные. Врачи даже рекомендуют выпускать пар хоть время от времени. Ибо от нервов все болезни». – «И помогает?» – «А как же?! Еще как! Поругаешься со своей змеищей благоверной и вместо того, чтобы идти пить и морды бить, направляешь стопы к девочкам, которых можно и отстегать, и притопить…» – «И притопить? Да быть того не может!» – «Точно-точно!»

И глядишь, на следующий вечер еще один «куманек» постучится в «дом, где никогда не гаснет свет». Времена нынче тяжелые, и пренебрегать лишним лейдом – грех.

Вот Мама Мура и польстилась на дармовую пикантную рекламу.

Женщина уныло покосилась на свое отражение в зеркале. Черные круги кровоподтеков вокруг глаз никого не красят – это точно.

«Впору переименоваться из Мамы Муры в Маму Дуру», – вынесла она сама себе честный вердикт.

Объективно говоря… Этому замечательному словесному обороту содержательницу веселого дома в свое время выучил некий студент-философ, отчисленный из Храма Учености «за политику». Так вот, говоря объективно, несчастный извращенец виновен был лишь в том, что вечно совал свой длинный волчье-совиный нос в чужие недобрые дела. Каждый разумный человек понимать должен – всему есть предел и мера. Мошенничаешь в карты – так по-мелкому, чтобы проигравшему не так обидно было. Маньячишь – только не до членовредительства и смертоубийства. А если взял нехорошие бумажки, то прячь их так, чтобы приличные женщины не получали за их сохранение в морду, точно какие-то портовые шалавы. Вот что самое обидное! Сидела, никого не трогала, и тут на тебе – говоря худое слово, сразу бить полезли.

Грустно было Маме Муре еще и оттого, что никоим образом добраться до виновников ее несчастья не получилось бы при всем желании. Любители бить женщин говорили с отчетливым синтафским акцентом и наверняка уже отбыли на историческую родину, а бестолковый полуролфийский извращенец сидел в долговой тюрьме без всякой надежды на освобождение. Кому он нужен, кроме… всяких дур пустоголовых, вроде Нахиэ, которая, как утверждают девушки, тайком откладывает деньги на выкуп «бедного Удазика». И Зерия туда же! Одно слово – глупые бабы! И не ругательство это, а… объективная реальность, данная нам в ощущениях (спасибо философу-недоучке за умные слова).

Но заплакать над своей горькой судьбиной добрая женщина не успела, потому что эта самая объективная реальность проявила себя внезапно и нанесла Маме Муре очередные незабываемые ощущения. Когда дверь распахнулась настежь и на пороге кабинета возник не кто иной, как Удаз Апэйн весь в обновках, содержательница борделя чуть Предвечному душу не отдала.