Теперь или никогда - Яна Горшкова

И заснула мгновенным и чутким ролфийским сном, ничуть не сомневаясь в том, что подопечный исполнит все в точности. Куда он теперь денется-то?

Будучи тивом, Удаз регулярно рассказывал прихожанам своего храма – темным янамарским крестьянам и тамошним просвещенным владетелям – про то, какое посмертное испытание ждет каждого ослушника заветов Предвечного. Бог, прежде чем принять душу, обязательно подвергнет ее проверке на крепость веры. «Если ты крал у ближнего, значит, не верил в мою щедрость», – скажет он и заставит душу вора созерцать несметные сокровища и все блага, которые можно приобрести на это богатство. «Коли ты убивал, значит, не верил в мою справедливость…» У Предвечного для каждого сыщется своя кара. Красноречия Удаза вполне хватало, чтобы его речи пронимали янамарцев до глубины души, а собственной веры – для демонстрации магических чудес. Предвечный никогда не был слишком щедр к тиву-полукровке, но даже несчастные крохи Силы казались Апэйну драгоценным даром. Очищая колодец, благословляя сад или поле, вызывая дождь или, напротив, рассеивая градовое облако, Удаз чувствовал соприкосновение с божественным, а потому его проповеди никогда не были ложью или лицемерием. Тив не может не верить. Но Удаз никогда не думал, что ему при жизни доведется познать все муки наказания за грех. Не зря же говорят: «Бойся желаний – они исполняются». Он так страстно желал ролфийку-поджигательницу, столько раз представлял их бурную встречу, что, оказавшись с ней рядом, ощутил себя терзаемым грешным духом. Вот она, вожделенная, – бери! Но, в отличие от фантазий, эрна отнюдь не беспомощная, не связанная и уж тем более не собирающаяся подчиняться желаниям своего… денщика. Видит благородную посвященную Кэдвен око бывшего тива, а зуб неймет. Или нет? Что, если попробовать на зубок жестокую эрну?

Весь вечер прокорпев над воспроизведением странички из пропавшей тетради, Удаз нисколько не устал. Совсем напротив, ближе к ночи его уже просто распирало от неутолимой жажды деятельности. Он вертелся на стуле, то и дело поглядывая на дверь в спаленку эрны Кэдвен. Если бы взгляды воспламеняли, то от деревянных створок осталась бы кучка пепла.

Это было… совершенно невыносимо. Знать, что она совсем близко, желать коснуться хотя бы пальцем, а лучше не просто коснуться и не только пальцем и при этом ненавидеть себя за мерзкие и грязные мысли. И не иметь силы воли справиться с разбушевавшимся воображением, разрываясь между дикой животной страстью и здравыми доводами человеческого рассудка. А ну как убьет? А вдруг у нее под подушкой лежит заряженный пистолет или скэйн? А с другой стороны, может, не зря эрна так быстро сменила гнев на милость? Сначала в драку полезла, а потом остыла и даже записала себе в денщики. Вдруг неспроста? Но нападать на спящую женщину… отвратительно. А сидеть, словно комнатная собачка на коврике перед дверью хозяйки, унизительно.

Битва низменных инстинктов с совестью выдалась мучительной и кровопролитной, и жертвой, как это водится, стал сам Удаз Апэйн.

Запах ее волос, ее кожи… Он сочился через щель между створками и постепенно вытеснил из сознания последние укоры разума. Голова кружилась, горло пересохло, и из него рвался звериный рык:

«Ар-р-р! Она будет моей! Сейчас! Немедленно!»

Все-таки он наполовину был диллайном, этот бывший тив, а значит, умел двигаться почти бесшумно. Тенью, быстрой тенью скользнул он в спальню. И стоило разглядеть ему в полумраке бледное лицо эрны Кэдвен, услышать ее размеренное дыхание… как человек уступил место зверю.

«Моя огненная волчица! Моя!»

И рвать в клочья всякого, кто станет на пути! Грызть! Хватать! Тащить!

Ролфи! Он – ролфи! Он – зверь на двух ногах! Волк! Волк, а не псина!

– Ар-р-рррр! Эр-р-рна! Моя-а-а-а!

Истинным ролфи очень редко снятся «человеческие» сны. Бегать по тропам сновидений дети Морайг отправляются в пушистых волчьих шкурах, а там уж как кому повезет. Кто-то будет всю ночь петь для далекой и холодной Белой Луны, кто-то – без устали гнать по снежным равнинам красную дичь – и просыпаться со сладким запахом ее горячей свежей крови на клыках. А кому-то предстоит схватиться насмерть и в беспощадной драке доказать свое право зваться одним из Стаи…

Но даже в самом глубоком и крепком сне волки-ролфи безошибочно чуют врага, и, чтобы застать их врасплох, нужно хорошо постараться. Или подгадать такой момент, когда свирепые дети Морайг и помыслить не могут об угрозе. Ну в самом деле – чем может грозить злющей клыкастой и чуткой волчице, скажем, дворовая псина? Был бы настоящий враг, был бы противник – а то так, одно название…

Нет, она не ждала нападения. Нет, она и помыслить не могла, что кто-то посмеет. Конечно, это было самоуверенно – засыпать с незапертой дверью и без верного скэйна под подушкой. Но один раз приведенный к покорности пес не посмеет тявкать на того, кто сильнее и выше, – на том стоит и будет стоять Стая.

Но и внезапности не получилось. Грэйн проснулась за пару мгновений до того, как кто-то с рычанием набросился на нее сверху, накинул на голову одеяло и принялся душить. Не успела бы – пожалуй, и удалось бы врагу… кое-что. Возможно. Но она успела, и гнев и бешенство не накрыли ее, а навыки и рефлексы победили инстинкт.

Превозмогая себя, она несколько раз яростно дернулась, а потом захрипела и обмякла, безвольно расслабилась, будто бы лишившись чувств и сил сопротивляться. Но лишь только насильник разжал руки на ее горле, и ухватил Грэйн за беззащитно раскинутые бедра, и разочарованно заскулил, обнаружив, что жертва спала в уставных длинных подштанниках…

«Сейчас… Еще чуть-чуть…» – она терпеливо стиснула зубы и вовсе перестала дышать, дожидаясь, пока он увлечется разрыванием крепких тесемок на исподнем настолько, чтоб…

«Сейчас!»

Ролфийка взвилась молча и страшно, атакуя внезапно, без предупреждения. Накрепко обхватила нападавшего ногами, так, чтобы взвыл от неожиданности, чтобы захрустели кости, вскинулась на кровати, подминая под себя насильника и одновременно накидывая одеяло уже на него, придавила всем немалым весом – и коротко и резко ударила ребрами обеих ладоней по ушам. И пока он барахтался, наполовину оглушенный, рывком скинула его на пол и, уже не стесняясь и не раздумывая, начала бить ногами. Все так же молча, расчетливо и безжалостно, именно так, как научилась еще в женской казарме форта Логан, не давая жертве ни опомниться, ни закрыться, ни вздохнуть. И лишь когда он почти затих, а вой боли сменился жалобными всхлипываниями, почти неслышными из-под плотной ткани, Грэйн смогла остановиться и наконец-то зарычать. Рык вышел глухим, нутряным – последнее предупреждение перед тем, как ролфийские клыки впиваются в горло добычи. Сдернув с незваного гостя одеяло, она вцепилась ему в волосы и приподняла так, чтобы наконец-то взглянуть в лицо тому, кто посмел…

– Ты?! – брызнула мгновенно вскипевшей на губах пеной бешенства прямо в глаза стонущей жертве. – Падаль!!!

А он даже дернуться не мог, только хрипло, с каким-то бульканьем, дышал, пуская кровавую слюну из разбитого рта. Скэйна не было, но были пальцы свободной руки, жесткие и безжалостные пальцы, привычные к сабле и канатам, которыми ничего не стоило попросту раздавить кадык этому поганому смеску, этому желтоглазому ублюдку, этому…