Герцог в сияющих доспехах - Лоретта Чейз

– Вот как?…

– Рипли попытался вернуть ее, но она не пожелала, вот и пришлось ему взять на себя роль охранника. В конце концов он благополучно доставил ее в дом своей тетки, но с ним приключился несчастный случай, и она решила, что… – Эшмонт взял письмо, перевернул страницу и прочел, проводя по строчкам пальцем: – «… вынуждена задержаться в Кемберли‑плейс, дабы помешать ему усугубить свою рану, поскольку мужчины зачастую испытывают нездоровое отвращение к здравому смыслу». Однако знаете что, сэр? Леди Энкастер не упоминала ни о каком несчастном случае. Странно, не правда ли?

На миг лицо лорда Фредерика приняло несчастное выражение, но оно тут же исчезло.

– Вовсе нет. Ее светлость умеет хранить секреты, что весьма ценно, если управлять супругом, между прочим.

– Ну, по мне, так это совсем бесполезно, – возразил Эшмонт. – Но к дьяволу! Она – то есть Олимпия – разрешает мне соскочить с крючка.

– Гм…

– Она пишет: «Ни один разумный человек не станет ожидать, что вы на мне теперь женитесь». Но я‑то к разумным не отношусь, черт возьми!

И, как неразумный, Эшмонт был слишком озадачен и расстроен, чтобы беспокоиться, как бы дядюшка Фредерик не вздумал проторчать у него до второго пришествия.

Эшмонт прошествовал к камину, взял со столика графин, наполнил два стакана и протянул один дяде.

– Я не хочу ничего от вас утаивать. Я просто не понимаю. Подумать только! Если бы мы приехали попозже или задержались подольше, хоть нас и окатили холодом, мы с Олимпией бы уже договорились, и она была бы здесь. – Он сделал жадный глоток. – А теперь мне снова придется ехать в Кемберли‑плейс, потому что она решила, будто меня волнует, что скажут люди. Я же сказал, что женюсь на ней, правда? Неужели она думает, что я заберу свое слово назад лишь потому, что она дала деру в припадке белой горячки, мигрени или чего там еще?

– Насколько я понял, это не было очередной выходкой Рипли, – задумчиво проговорил лорд Фредерик.

– Нет, он просто хотел сбыть ее на руки особе женского пола из числа своих родных и дать мне знать, откуда я могу ее забрать. Но все пошло наперекосяк. Куда‑то он поехал и сломал то ли руку, то ли еще что. – Эшмонт взглянул на письмо. – Нет, скорее всего, у него что‑то с ногой, но она пытается это объяснить с помощью двадцатисложных слов. «Обездвиженный», пишет она. А он пишет…

– Неважно, что пишет Рипли, – поморщился лорд Фредерик. – Ты не поедешь в Кемберли‑плейс. Положение более деликатное, чем ты можешь себе вообразить, что меня совершенно не удивляет, учитывая, с дамами какого сорта ты привык иметь дело. Не вижу ничего удивительного в том, что ты, к сожалению, так и не научился обращаться с порядочными девушками.

– Вы меня уверяли, что она не согласится, но она сказала «да».

– А тебе не хватило ума ее удержать.

– Я ее не отпускал.

– Понимаешь ли ты, что натворил? Или считаешь, что такие девушки, как она, встречаются на каждом шагу и терпеливо ждут, пока ты образумишься? Эта молодая леди наделена умом и силой характера в достаточной мере, чтобы благотворно повлиять на тебя, – а ты в этом отчаянно нуждаешься.

– Да, знаю я, знаю…

– Это тебе только кажется! – жестко оборвал его лорд Фредерик. – Ты бросаешь на ветер свой единственный шанс стать хоть кем‑то. Твой отец был не в силах воспрепятствовать тому, что сталось с твоей матерью, но все‑таки прожил с ней несколько лет. У тебя же не будет ничего. Годы спустя ты оглянешься назад и станешь горько сожалеть.

Но если это и был глас судьбы, Эшмонт пропустил его мимо ушей. Мимо прошло и то, каким необычайно взволнованным сделался этот голос, когда он воскликнул:

– Почему все кругом винят меня? Я ведь за ней ухаживал! Вы говорили, что я даром трачу время: она никогда за меня не пойдет, слишком умна, – но…

– Ты не смог добиться, чтобы она сказала «согласна», не так ли? – сказал дядя. – И если ты воображаешь, что не виноват, я предлагаю тебе посмотреть на себя со стороны. Ты выглядишь отвратительно: даже приняв ванну, побрившись и переодевшись в свежее, – хуже, чем матрос после трехдневного увольнения на берег. Нет, это я даже несправедлив к матросам.

– Я подрался!

– Удивил! За доказательствами далеко ходить не надо. Ты думал, что просто набросишься на девушку, которая – не сомневаюсь – и без того смущена и взволнованна.

– Да не собирался я на нее набрасываться!

– Взгляни на себя в зеркало, Люциус, да повнимательнее! Если она и раньше питала сомнения насчет твоего характера или тревожилась из‑за поведения, то неужели ты думаешь, что она бросится в твои объятия теперь?

Эшмонт стиснул кулаки.

– Собираешься и меня ударить? – усмехнулся лорд Фредерик.

– Это невыносимо! – воскликнул Эшмонт. – По‑твоему, я должен сидеть сложа руки и ничего не делать?

– Научись терпению. Я полагаю, что тебе следует оставаться в Лондоне до тех пор, пока не приведешь себя в божеский вид и вменяемое состояние ума, а к ней поеду я.

Разжав кулаки, Эшмонт добрел до окна и выглянул на улицу.

– И пока я буду торчать здесь, все, кому не лень, станут потешаться надо мной, а сатирические листки представят меня с рогами на голове.

– Должно быть, ты не понимаешь, что давно уже стал посмешищем.

Эшмонт потемнел лицом и резко отвернулся от окна.

– Ты можешь затевать драку с каждым, кого забавляют твои выходки, – безжалостно продолжил лорд Фредерик. – Но можешь, наконец, выказать хотя бы некоторую толику достоинства и зрелости и просто посмеяться. Если не способен придумать остроумный ответ всем этим шутникам, обратись за помощью к Блэквуду. Но если хочешь сделать что‑то действительно полезное, сейчас же напиши леди Олимпии и отвергни ее предложение считать вас свободными от обязательств. Смотри, чтобы письмо было максимально любезным. Нет, лучше я сам тебе его продиктую.

Пятница, 14 июня

Солнце, которого так давно не было, наконец‑то соблаговолило озарить лучами окна восточного крыла Кемберли‑плейс, когда герцог Рипли, ругаясь на чем свет стоит, выкатился на механическом кресле из кабинета и въехал в библиотеку.

Лорд Чарлз устроил кабинет прямо в библиотеке, вдоль наружной стены с южной стороны. Рядом открывался узкий коридор, который вел к лестнице на большую галерею непосредственно над библиотекой. Даже без учета площади, отданной под кабинет, библиотека простиралась на сотню футов, почти во всю длину восточного крыла здания. Только большая галерея оставалась для Рипли недоступной, так как располагалась наверху.

Ноги бедолаги покоились на приподнятой вверх подножке, а ладони сжимали рукоятки, торчащие из подлокотников. Благодаря повороту этих рукояток – одной или обеих сразу – кресло двигалось в разных направлениях. Главное – запомнить, что и в какую сторону повернуть, чтобы ехать туда, куда нужно.