Что скрывает правда - Кара Хантер

АФ (категорически): Нет.

ДК: Машину видели. Вас видели. Соседи опознали машину, похожую на вашу, и мужчину, одетого точно так же, как вы, у квартиры Эммы Смит вечером девятого июля.

АФ: Сколько раз вам повторять – я был там. Естественно, они видели меня…

ДК: А потом вы поехали домой к жене, как будто ничего не случилось. Она вспомнила, как вы пару минут поболтали на кухне, как вы приготовили ей чашку чаю. Зато она не знает, что все это время мертвое тело ее давней подруги лежало в багажнике вашей машины…

АФ: Безумие какое-то…

ДК: Вы выпили бокал вина, посмотрели телик, а позже, когда убедились, что вокруг никого нет, выскользнули из дома и поехали к мосту Уолтон-Уэлл. Вы знали, что нужно избавиться от тела, причем побыстрее. А где это сделать проще всего, как не на железнодорожных путях – товарняк быстро уничтожит все улики, даже если допустить, что кто-то займется расследованием. Если повезет, смерть спишут на самоубийство, и на этом все закончится. Но вы не могли рисковать, спускаясь к путям, ведь вас могли увидеть, поэтому просто перекинули тело через парапет. Только на следующий день вы поняли, как катастрофически лоханулись.

ПМ: Для протокола: мой клиент категорически отрицает эти нелепые утверждения все до единого.

ДК: Вы выбросили то, во что ее завернули, где-то по дороге домой и, вероятно, так же поступили с телефоном Смит. Только не забывайте: канал-то всего в нескольких ярдах от моста…

ПМ: Очень остроумная история, детектив-сержант, но если смотреть с практической стороны, то мне трудно поверить, что мой клиент мог проехать расстояние от Райзингхерста до моста Уолтон-Уэлл – сколько там, пять или шесть миль? – не попав ни под одну камеру контроля скорости или видеонаблюдения.

ДК (передает ей лист бумаги): Вообще-то, как видите, это вполне осуществимо. Любой имеющий карты «Гугл» смог бы проделать этот путь. Я уже не говорю о полицейском офицере ранга детектива-инспектора Фаули и его опыте.

АФ (сглатывая): Что насчет камер видеонаблюдения на мосту?

ДК: Здесь вопросы задаю я. Не вы.

* * *

Это первый раз, когда Гислингхэм видит Марину Фишер вживую, хотя он видел ее фотографии и получил взвешенную и объективную оценку от Гарета Куинна в характерном для того стиле («немного пожившая, но определенно сногсшибательная»). Однако когда она переступает порог, Гис видит, что имел в виду Куинн. В Фишер действительно что-то есть, даже несмотря на отнюдь не идеальные обстоятельства, в которых она оказалась. Он уже слышал о ее экстравагантном наряде, но сейчас у него не вызывает удивления, что она явилась в платье до колен и синего цвета. По сути, если б он ничего не знал, то с трудом понял бы, кто из двоих клиент, а кто адвокат.

Куинн закрывает за ними дверь, и они садятся – женщины с одной стороны, мужчины с другой.

– Профессор Фишер, мы еще не встречались. Я детектив-сержант Крис Гислингхэм, и в настоящий момент расследованием руковожу я.

– А где же детектив-инспектор Фаули? – тут же задает вопрос адвокат. – Мне казалось, это его дело?

– Детектива-инспектора Фаули вызвали по другим делам. Но, уверяю вас, я полностью в курсе.

Он смотрит на Куинна, который начинает делать записи.

– Итак, – говорит Гислингхэм, – прежде чем мы начнем, мне нужно убедиться, что вам напомнили о том, что вы все еще находитесь под предостережением[53]. Мы попросили вас приехать, чтобы поговорить об инциденте с вашим платьем.

Фишер бросает быстрый взгляд на адвоката.

– Но я уже сказала вам, что не помню, как оно порвалось.

– Я обязан сообщить вам, что ваш допрос просмотрел профайлер, специалист по языку тела. И он абсолютно уверен, что на самом деле вы знаете, как порвалось платье. У нас есть только одно объяснение, почему вы солгали: потому что это случилось во время сексуального нападения на Калеба Моргана. Нападения, про которое вы продолжаете утверждать, что его не было.

Наступает молчание. Фишер ерзает на стуле.

– Ладно, – наконец говорит она. – Вы правы. Думаю, я знаю, как порвалось платье, – глубоко вздыхает, тянется за водой. – Утром, когда я встала, я не сразу заметила, что оно порвано, – я спешила выпить чашку чая и принять аспирин. Но когда зашла в комнату Тобина, он на полу играл с пайетками – красными пайетками. Он сказал, что они понадобились ему, чтобы приклеить к рисунку.

– Вы хотите сказать, что платье порвал ваш сын… чтобы добыть пайетки?

Марина слегка краснеет:

– Да, пока я была внизу. Думаю, так.

– А он делал что-нибудь подобное раньше?

Румянец на ее щеках становится ярче.

– Ему нравится все блестящее. Вероятно, он не понимал, как трудно будет их оторвать. – Она пожимает плечами. – Как я сказала раньше, дети не всегда умеют рассчитывать свою силу.

– Вы расспрашивали его об этом?

Фишер отводит взгляд, кивает.

– И что он сказал?

Она опускает взгляд.

– Он это отрицал. Сказал, что никогда не прикасался к платью. Что нашел пайетки на полу в кухне.

– Но вы не поверили ему.

Марина все еще не смотрит на них.

– На кухонном полу не было никаких пайеток.

– А после этого вы спрашивали его?

Она пожимает плечами.

– Он продолжает отрицать, – переводит взгляд с одного офицера на другого. – Ладно вам, он не первый ребенок, который врет, потому что нашкодил.

Гис медленно кивает – он отец двухлетнего малыша, он знает.

Но Куинн не унимается:

– Так почему вы не рассказали нам об этом в самом начале?

Фишер смотрит на него, потом отводит взгляд.

– Это личное.

Она замыкается. На ее лицо опускается ледяная завеса.

* * *

– Спасибо за помощь, Брайан, – говорит Галлахер. – Мне просто нужна была еще одна пара глаз. Неофициально.

Гоу отворачивается от экрана и смотрит на нее.

– Без проблем. Мне и так сегодня надо было в Кидлингтон.

Он поворачивается к экрану, нажимает на паузу. Его лоб пересекает морщина.

– Ну? – спрашивает Галлахер. Она стоит, сложив руки на груди, и нервничает.

Гоу опускает очки на переносицу:

– Такое впервые. Просматривать все это, чтобы решить, лжет ли офицер полиции…

– Он подозреваемый. От других ничем не отличается.

Гоу пристально смотрит на нее, затем ударяет по экрану планшета.

– Ну, лжет? – снова, на этот раз нетерпеливо, спрашивает она. – Лжет?

Гоу поднимает на нее взгляд:

– Я здесь ничего не вижу. Я возьму запись с собой и еще раз просмотрю ее, но здесь нет ничего, что указывало бы на нестыковки. Он под очень сильным напряжением, что неудивительно, но, когда утверждает, что