Некрономикон. Аль-Азиф, или Шёпот ночных демонов - Абдул аль Хазред

Некоторое время спустя стали происходить вещи еще более удивительные. Все тот же оружейник рассказал новую историю о том, как чужак научил его определять наилучшие соотношения меди и олова при приготовлении бронзы для разных изделий, а также – то, как ее при этом правильно нагревать, готовить и охлаждать. При этом он не смог объяснить, как он это сделал, так как, по его словам, сам ничего не понял. Чужак остановил его на дороге, безмолвно предложил ему сесть на землю, сам же сел напротив, и так они просидели весь день и полночи. За это время чужак не произнес ни слова. Он лишь издавал едва ощутимые, ни с чем не сравнимые звуки, которые мастер то слышал ушами, то воспринимал каким-то непостижимым образом. Кроме звуков чужак то и дело рисовал на дорожной пыли палочкой причудливые и непонятные изображения. Сначала мастер был совершенно сбит с толку: ведь все эти формы обращения были ему совершенно чужды, и он поначалу вообще не понимал, чего же тот от него хочет. Но постепенно в его голове под влиянием всех этих звуков и картинок стали формироваться образы: сначала – очень туманные, затем – все более ясные. И через некоторое время ему показалось, что он понимает своего учителя. Однако это понимание было совсем не таким, как от нормальных слов и изображений. По его словам, его поразила и ужаснула догадка о том, что это было понимание чужаков друг друга, которое тот каким-то образом передал ему, чтобы донести до него свои обращения. Придя домой, мастер обнаружил у себя совершенно необъяснимую способность чувствовать взятый в руки металл, словно проникая в его глубины и познавая его свойства. Перебирая куски меди и олова, он совершенно точно представлял себе, от каких именно и сколько нужно взять, чтобы изготовить то или иное изделие.

Обучение повторялось изо дня в день. Сколько их было, мастер точно не помнил: десять, а может, и двадцать. За это время мастер почувствовал, что в голове его произошли необъяснимые перемены. Он стал мастером в каком-то другом, более высоком смысле. Его знания и умения были уже не теми, что приходят при ежедневном выполнении работы и подсказках более умелых мастеров. Они шли из каких-то глубин, которых он сам не в состоянии был понять, давая ему совершенно новые возможности в развитии своего мастерства. Источником этих возможностей теперь была его мысль, бегущая впереди его рук и предвосхищающая опыт, открывая его взгляду грядущее. Основой же их была та самая, неожиданно открывшаяся у него удивительная способность чувствовать свои материалы и выстраивать единственно верные пути их воплощения в готовые изделия.

Не успели люди как следует перемолоть эту новость, она перестала быть новостью. Истории о подобных обучениях стали слышаться отовсюду в большом числе. Самые разные мастера и их помощники поодиночке или целыми группами посвящались чужаками в такие тайны своего ремесла и получали такие умения, которые затем изумляли не одно поколение потомков. Но главное, все они приобретали совершенно новые, неизвестные им раньше и трудно осмысливаемые способности к повышению своего мастерства. Это повышение не замедлило самым благотворным образом сказаться на качестве и количестве продуктов и облегчении самого труда.

Но чужаки не остановились и на этом. Они открыли людям удивительные секреты, еще более обогатившие их знания и мастерство. Некоторые из них были настолько невероятными, что напоминали волшебство, чем люди и сочли их сначала. Крестьяне, например, узнали, как можно использовать в своих целях некоторые горные породы. С помощью одних можно было повысить урожаи, придать почве нужную структуру и свойства, вылечить растения от болезней. Другие угнетали сорные растения или отпугивали вредителей. Третьи берегли от гниения хранящиеся семена или делали их несъедобными для червей и грызунов, повышали их всхожесть. Обработанные особыми способами, растворенные в воде, растертые в тонкую пыль или, наоборот, спеченные или спрессованные в крупинки разного размера, они рассыпались или разбрызгивались по земле, закладывались в оросительные канавы. Ими поливали и опыляли растения или, нагревая, превращали в дым, который разносился ветром. Ими пересыпали или обкуривали семена, хранящиеся для посева. Некоторые же годились для приготовления рассолов, употребляемых для сохранения пищевых запасов.

Гончары научились подмешиванием к глине разнообразных добавок и использованием разных способов обжига придавать своим изделиям нужные и желаемые свойства, нередко превращая их в произведения искусства. Они стали настоящими виртуозами своего дела, составляя бесчисленные комбинации из огромного количества составных частей, кропотливо пробуя каждую из них и отбирая удачные для продолжения поисков. Это позволяло им кроме обычной посуды получать изделия самого разного назначения, вплоть до невиданно жаропрочного кирпича и инструмента для оружейников. Посуда же в их руках приобретала самые разные, порой немыслимые свойства: начиная от удивительной легкости или, наоборот, тяжести, стойкости к огню и ударам – и заканчивая способностью долго сохранять различные продукты питания от порчи. А необычные пластические свойства некоторых смесей позволяли выделывать из них поистине чудесные художественные диковины.

Рудокопы получили возможность разрушать горную породу с помощью огня и грохота, в которые превращались смеси порошков, добытых из камней и растений. Это приобретение поначалу стоило им многих жертв, ибо недюжинная разрушительная сила не щадила неосторожных и неумелых. Однако со временем эти жертвы были вполне оправданы богатой добычей, многократным облегчением труда и многими сбереженными жизнями. Получив возможность проникать таким образом глубже в недра гор, рудокопы смогли добывать более богатую руду и много других полезных пород, а некоторые из них интересовали даже чужаков. Сгорающие ярким и сильным пламенем порошки, да еще и дающие при этом густой дым, стали также использоваться для подачи различных сигналов на большие расстояния, что способствовало созданию целой системы быстрой передачи сообщений. Кроме того, породы, дающие при горении сильный жар, стали использовать как топливо для плавильных печей, намного облегчая труд мастеров по литью из металла.

Ткачи были несказанно удивлены, узнав, что можно получить прекрасную нить, осторожно размотав кокон червя, питающегося листьями одного из плодовых деревьев, перед этим обварив его. Нить была легкой и прочной, ее очень трудно было разорвать и почти невозможно разрубить. Полотно, сотканное из нее, получалось удивительно тонким – сквозь него даже можно было смотреть – и легким, а также – неописуемо красивым, блестящим и переливающимся на солнце. Удивительной прочностью обладали также шнуры и веревки, сплетенные из нее. Тоненькие же шнурки для ношения украшений выглядели поразительно изящно. Кроме того, ткачи узнали, как готовить краски для этого удивительного полотна, хорошо державшиеся на нем и придававшие ему поистине неописуемую красоту. Крестьянам же, собиравшим урожаи ягод с тутового дерева, было открыто искусство выращивания червей, дающих бесценную нить, явив, таким образом, еще одно ремесло. Благодаря этому нить стали получать в больших количествах, и прекрасное полотно и прочные веревки быстро перестали быть редкостью и стали главным товаром для торговли.

Мастера по обработке драгоценных камней стали делать это по-новому. Они теперь не просто шлифовали осколки, лишь слегка обточив их. Они вытачивали на них ровные грани, располагая их в определенном порядке, который для каждого сорта камней был строго своим. Они говорили, что каждый камень по-своему ловит солнце и заставляет его по-своему играть в нем. Строгое же для каждого из них расположение граней, если точно его угадать, могло значительно улучшить эту игру. Каким образом они могли понять это расположение, осталось загадкой, ибо даже они сами не могли толком этого объяснить. По их словам, они видели, как солнечный свет там внутри бегает по мельчайшим лабиринтам, и грани стоит делать там, где он близко подходит к поверхности. Правда, кроме них, разглядеть эти лабиринты больше не мог никто. Но камни, обработанные таким образом, приобретали поистине волшебную красоту, и любоваться ими, играющими солнцем, можно было бесконечно.