Ветер подскажет имя - Юлия Климова

Диктофон она включила не сразу, сначала прибралась на кухне, достала ежедневник, блокнот, ноутбук, немного почитала первую попавшуюся книгу, а уж потом села за стол.

Зачем он прикоснулся к ней тогда, около картины?..

Это было вовсе необязательно.

Катя включила диктофон и закрыла глаза. Голос Федора, как она и ожидала, окружил ее со всех сторон, проник сквозь кожу, влетел с воздухом в легкие и завибрировал в груди. Не обращая внимания на подступающие слезы, она решительно открыла файл со статьей и продолжила писать.

Зачем Федор прикоснулся к ней тогда, около картины?..

Потому что корабль судьбы обязательно должен был к нему приплыть.

Сила воли подвела ближе к обеду, Катя достала мобильный телефон, поставила его на подзарядку и проверила вызовы и сообщения. От Федора – тишина. От Андрея два звонка и: «Катя, ау, не могу вас найти. Как насчет завтрака, обеда или ужина? Честно говоря, соскучился, надеюсь, вы уехали ненадолго…»

Вот теперь она заплакала, первые слезы соскользнули с подбородка и полетели вниз. Андрей, Андрей… Вдруг неожиданно захотелось прижаться к нему и услышать сто слов… нет, не сочувствия… какой-нибудь ерунды. Он умеет так разговаривать обо всем, что на душе становится хорошо, и любые минусы отступают и рассыпаются в пыль. И Андрею ничего от нее не нужно: ни корабля, ни картины, ни фарфоровой вазы, ни античной статуи затертых годов.

Но повезло – сообщение улетело сразу и под ним появилась надпись: «Доставлено».

Катя помедлила лишь пару секунд.

Она улыбнулась, представляя реакцию Андрея.

Почти все сообщения Андрея содержали улыбки, и Катя подумала, как прекрасно, что на свете есть те, кто дарует настроение просто так. Не потому, что им хочется казаться лучше или в их головах бродят корыстные планы, а потому, что иначе они не умеют.

Катя быстро перечитала переписку и улыбнулась, наконец-то стало полегче. С первой встречи Андрей, так или иначе, поддерживал ее, и, конечно, Мелихов не посвящал его в свои планы относительно корабля. «Сегодня я буду пить кофе с ванильными маффинами и болтать о пустяках. Не правда ли, это здорово? Бабушка, вот видишь, я не раскисаю».

* * *

Давным-давно…

Два месяца не такой уж и большой срок, но боль умеет растягивать минуты в часы.

Соседи уже знали, что Александра Образцова «благополучно переехала к родной тете в Петербург» и теперь будет проживать с ней. Новость вызвала всплеск разговоров, и куда бы Павел ни приехал, а общаться и решать различные хозяйственные вопросы приходилось, с ним всюду стремились обсудить перемены в жизни «несчастной сироты, которой наконец-то повезло». Павел в ответ либо молчал, если позволяла ситуация, либо отвечал односложно, не давая возможности растягивать пытку.

Легче не становилось.

Быть может, время и лечило кого-то где-то, но только не его.

Ощущение, будто душу стянули толстым металлическим кольцом, не отступало и не давало возможности вдохнуть полной грудью. Павел брал на себя и физическую работу в имении, чтобы накалить мышцы докрасна и отвлечься хоть ненадолго.

– Не бережете вы себя, Павел Андреевич, – под руку бурчал Иван, и приходилось от него отмахиваться и отправлять куда подальше.

Павел многое бы отдал, чтобы увидеть Александру еще раз. И в голову закрадывались мысли поехать, издалека скользнуть взглядом по ее плечам и смешаться с толпой, не нарушив ее душевный покой. Но это не принесло бы даже секундного облегчения. Ее отдаленная улыбка, поворот головы, прядь на щеке – преумножили бы боль, лишний раз подчеркнули, что он потерял свое счастье. Но мысль, что он оказывается способен так сильно любить, иногда вызывала тепло в груди.

Больше месяца назад Павел вскочил на коня и стремительно направился к Геде. Пусть старая цыганка скажет хоть что-нибудь, даже если невозможно прочитать будущее по его ладони. Но с полпути он вернулся обратно. Геда уже все сказала: «Не будет тебе покоя, не будет счастья, и умереть захочешь, так не умрешь…» Что к этому добавить? Да и теперь невозможно трудно посмотреть ей в глаза. Она знала, еще тогда знала, кто он, что сделал и как это вернется к нему.

В конце апреля Павел несколько раз видел отчима Александры. Располневший, с красным обрюзгшим лицом, в забрызганных грязью брюках, Стрыгин шел чуть пошатываясь, хаотично размахивая руками, бормоча что-то под нос. Похоже, слухи подтверждались – Яков Петрович запил и, как рассказывали, его хозяйство все больше приходит в упадок.

Конец мая выдался очень жарким, и Павел велел снять со стен курятника глину с соломой, что вызвало у Ивана очередную песню жалобного протеста.

– А по осени опять обмазывать будем? – просто так для разговора спросил он, почесывая затылок.

Но Павел после этого вопроса остановился и замер. Да, потом опять наступят осень, зима, весна, лето… День за днем, круг за кругом. А он так и не увидит ее…

– Я уезжаю в Петербург, – произнес он и решительно направился к дому.

– Сейчас, что ли, Павел Андреевич? – Иван побежал следом, споткнулся и чуть не упал.

– Да.

Он понял, что уже просто не может находиться здесь. Один взгляд… Один взгляд на Александру – и все. И можно протянуть еще несколько месяцев, и пусть потом будет больнее в сто раз, кто сможет измерить то чувство, которое стучит в его сердце каждую секунду и не отпускает.

Страшно.

Страшно ее увидеть с кем-то другим.

Время идет, и Александра могла выбрать того, кто согреет ее душу…

Если не считать природных перемен, Петербург ничуть не изменился за два прошедших месяца. Но Павлу хотелось перемен, и он их искал, пересекая улицы, навещая приятелей и знакомых.

С потеплением начался сезон приемов, на подносе возле двери каждый день появлялась корреспонденция, большая часть которой начиналась с весомого слова: «Приглашение». Павел читал узорчатые карточки и традиционно отправлял их в камин. Это были не те вечера, на которых могла появиться княгиня Мария Николаевна Чернышева с племянницей.