Петербург. Тени прошлого - Катриона Келли

В начале 1960-х появилась целая череда праздников и фестивалей, связанных с работой и предприятиями. Среди них были и всенародные, не имевшие особого местного значения, что не мешало людям с радостью их отмечать:

В день железнодорожника все были железнодорожники. В день шахтера – все шахтеры. Вот эти праздники профессиональные – они были довольно популярны, понимаете. Ну, и вот, гуляли. Причем это законно происходило. Я помню, как-то очень так помпезно в Московском парке Победы, я не помню в каком году, но это в 70-е годы, праздновался День шахтера. Я понимаю, день шахтера там в Донбассе где-нибудь, Кузбассе, Воркуте. Но как в Ленинграде праздновать день шахтера с помпой такой? Немножко курьезно это выглядело, но… Но народ веселился. Вот эти профессиональные праздники всегда были такие… Это были массовые гулянья, концерты…[614]

Особенно поощрялись празднования, связанные с конкретными предприятиями. Мог отмечаться «День завода», как на Кировском заводе:

Даже во времена, когда предприятие было суперрежимным, его ворота распахивались настежь. Можно было всей семьей прогуляться по огромной территории, познакомиться с некоторыми образцами выпускаемой продукции, узнать много интересного об истории и традициях… [Ходоровский 1999][615].

Наряду с праздниками в послесталинские годы активно развивались заводские и фабричные музеи. Некоторые из них были фактически созданы в 1960-е, как музей трамвайного парка № 62 на Васильевском острове[616]. Музей Кировского завода, основанный в 1962 году, начался с двух залов, в 1964 был добавлен третий, а в 1982-м – четвертый. В итоге получилась подробная экспозиция, рассказывающая об истории завода с первых лет существования до развития в годы социализма, с фотографиями производственных линий, моделями машин, коллекцией «переходящих красных знамен», за которые соревновались разные бригады, и образцами наград, вручавшихся передовым рабочим[617]. Стало традицией приводить в заводские музеи новичков, чтобы приобщить их к традициям места, куда они пришли работать[618].

Поощрялись также новые обряды «посвящения», отмечавшие определенные этапы, пройденные работником на заводе или конкретном рабочем месте. Эти обряды призваны были заменить традиционные ритуалы, принятые в среде самих рабочих. Например, магарыч — обычай, согласно которому вновь прибывший должен был «проставиться», то есть угостить выпивкой всех товарищей по работе, – предполагалось заменить церемонией «Посвящение в рабочий класс» или торжественным вручением первой трудовой книжки[619]. Также всячески чествовали «рабочие династии». В статье о Невском заводе, опубликованной в 1984 году, упор делался не только на долгой истории предприятия (оно было открыто в 1857 году как Семяниковский завод; здесь выпускали «первые русские броненосцы»), но и на личных историях отдельных рабочих, например Андрея и Леонида Кузнецовых, отца и сына, которые пришли на завод в 1950-х и 1975-м году соответственно. Чтобы удостоиться чествований, не обязательно было входить в династию: в статье упоминались и отдельные рабочие, оставившие свой след в заводской жизни (например, еще один Кузнецов, не родственник предыдущих Кузнецовых – он поступил на завод в 1957 году, а в 1974-м награжден орденом Красного Знамени) [Береславский 1984][620]. Помимо представления таких работников к государственным наградам, заводы могли разработать собственную систему наград: на Кировском заводе, например, лучшим работникам присваивали звание «заслуженный кировец»[621].

4.1. Агитация в заводском цеху. Обратите внимание на доску почета справа. Кировский завод, начало 1970-х. Частная коллекция

Много стало в этот период и коллективных празднований. Так, например, регулярно отмечались юбилеи – круглые даты как жизни, так и трудовой биографии[622]. Даже обычные дни рождения стали праздновать более широко[623].

В 1920-е годы заводы служили экспериментальной площадкой для новых советских обрядов, таких как «красные крестины». Новорожденного младенца иногда официально принимали в профсоюз или записывали кандидатом в комсомол [Барабашев 1924]. Ленинградские фабрики и заводы были постоянным предметом восхваления в литературе и искусстве города[624]. Приобщенные к истории идеологически значимыми названиями, напоминающими о первых годах советской власти («Красная заря», «Большевик», «Красный треугольник» и т. д.), предприятия буквально «сгибались под тяжестью» наград, приобретенных в последующие десятилетия («дважды ордена Ленина», «дважды ордена Трудового Красного Знамени»)[625]. Но в послесталинские годы число всевозможных празднеств возросло, и теперь они получили горячую поддержку со стороны властей (в 1920-е некоторые представители власти считали, что они дают слишком много простора для иницатив со стороны трудящихся масс)[626]. Да и сами торжества приобрели иной характер. Теперь они не были призваны указывать путь к «новой жизни», а были, по крайней мере теоретически, интегрированы в обычный уклад социальной жизни. «Жить стало веселее», объявил в 1935 году Сталин, но во времена Брежнева жить стало уютнее. Говоря словами молодого и старого рабочего из брошюры, пропагандирующей новые праздники, «– А как его любить, завод, что он, девушка? – Да, как девушку. И я бы еще добавил: и как родную мать» [Бородкин 1963: 80].

Намек на то, что образцом для общественной жизни могут так или иначе служить семейные связи, означал радикальный отход от раннесоветских ценностей. В 1920-е годы весь смысл общественно-политической активности заключался в том, чтобы разорвать традиционные семейные узы; в сталинскую эпоху именно партия и особенно сам вождь становились объектом благодарных сыновних чувств[627].

«Несанкционированный вынос заводской продукции»

Готовность славить родное предприятие в будни и в праздники не всегда влекла за собой поведение, которое считали уместным политические активисты. Если завод и был «семьей», его – как любую семью – зачастую не выбирали. Многие оказались там, где оказались, в результате распределения – государственной системы трудоустройства, отправлявшей выпускников средних профессиональных и высших учебных заведений на работу туда, где были нужны их навыки. Если у новичка и был хоть какой-то стимул, то чаще им оказывалось желание переехать в Ленинград или остаться в нем, а не стремление занять то или иное рабочее место[628]. На крупных предприятиях существовал особый порядок регистрации приезжих (так называемый лимит, или лимит прописки – по нему в городе временно прописывали тех, кто нанимался на работу, для выполнения которой в Ленинграде не хватало трудовых ресурсов)[629].

Таким образом, отношения с местом работы были больше похожи на брак по расчету, чем на узы любви[630]. Иногда эти отношения отличались откровенным цинизмом. На Ленинградских оборонных заводах трудовая дисциплина поддерживалась усиленным надзором со стороны спецслужб, а также исключительно хорошими условиями труда[631]. На менее привилегированных предприятиях, таких как текстильные фабрики, директора которых жаловались на