Ореховый лес - Мелисса Алберт

Финч. Ужас от того, что сделали с ним на моих глазах, вернулся волной, грозя захлестнуть меня с головой. Стон, который сорвался с моих губ, был о Финче.

«Летчица», которая, присев, чистила свой нож от крови, повернула голову в мою сторону.

– Кто здесь? – спросила она, поднимаясь на ноги.

Как я могла совсем недавно счесть ее красивой? Глаза у нее были без зрачков, совершенно круглые; она быстро облизывала губы бледным языком.

– Кто ты? – снова спросила она. – Выходи, чтобы я могла тебя увидеть.

Я вышла из-за кустов.

– Я – никто. Я гостья здесь.

– С какой стороны?

– С… Земли.

– Подойди ближе, – позвала «летчица», – мы хотим разглядеть тебя.

Подходить ближе мне не хотелось. Вблизи я могла еще яснее разглядеть ее лицо. Пустой блеск ее глаз и воспаленную красноту рта. Мертвец, лежавший на траве, вблизи слабо напоминал человека.

– Ого, какие у тебя большие глаза, – с усмешкой сказала женщина.

Я сморгнула. Это что, шутка?

– Я ищу Ореховый лес, – сказала я, старательно игнорируя простертый на траве труп. – Вы не знаете, куда мне идти?

Может, если я буду делать вид, что все в порядке, так и будет. Классическая логика в ситуации «чудовище-под-кроватью».

– Ты добралась до Леса-на-Полпути, а значит, и отсюда найдешь дорогу. Или не найдешь.

Голос ее звучал успокаивающе. Но успокоиться мне было трудно – при виде того, как ее сородичи медленно сжимают кольцо вокруг меня. Молодая беременная женщина замкнула круг, потирая свой огромный живот, как будто только что съела что-то большое.

– Я пойду, – сказала я.

– Пойдешь? И куда же ты пойдешь? – спросил мужчина с прилизанными светлыми волосами, одетый в рабочую спецовку.

– Я… меня зовут Алиса Прозерпина. – Ханса знала, кто я такая – может, и эти тоже знают? Может, то, что я внучка Алтеи, что-нибудь значит для них?

Но они, похоже, меня не слышали. С каждой секундой их лица становились все менее людскими. Они походили на диких животных, стоявших на задних ногах.

Неожиданная боль пронзила мое бедро. Я охнула, сунула руку в карман – и вынула на свет предмет, который вонзился мне в кожу.

Это была кость. Едва оказавшись снаружи, она выросла до размера меча и пульсировала белизной в лунном свете.

А может, она и есть меч, и я должна им защищаться? Я кое-как перехватила ее, молясь, чтобы в этой сказке от меня не требовалось ничего подобного.

И тут кость запела.

Голос был, без сомнения, женским – и полным такой душераздирающей красоты, что я думала, сердце мое треснет, как орех. Откуда-то издалека до меня донесся скорбный вздох, и, подняв глаза, я увидела, что лик луны затуманен пеленой печали.

Кость завершила свою песню – и начала ее сначала, еще громче. Круг созданий, собравшихся вокруг меня, начал постепенно распадаться. Беременная заковыляла в тень деревьев на четвереньках, остальные последовали ее примеру. «Летчица» смотрела на меня с ненавистью – но наконец упала на колени, когда кость завела песню в третий раз.

Все уже скрылись в лесу, кроме «летчицы», скорчившейся у моих ног. Когда песня утихла, она снова подняла на меня взгляд, и глаза ее сделались ярче. Рука ее поползла к ножу.

Кость беспокойно шевельнулась у меня в руке – она еще не закончила свою работу. Бесконечное мгновение я смотрела на ее острый скол, а потом воздела кость над головой. Леса сдвинулись и окружили меня кольцом; я стояла в центре яркого лунного круга. Я увидела себя так же, как меня видела луна из гнезда облаков – пришелицу, чужую здесь девушку далеко внизу. Эта девушка знала, как пробить себе путь на свободу из сказки. Эта девушка резко опустила кость и вонзила ее прямо в грудь «летчицы».

В этот миг я снова вернулась в свое тело, по которому прошла дрожь от усилия – кость вошла в плоть с трудом, как заступ в сырую землю. Не было ни капли крови – только вздох умирающей, и тишина. У меня забурлило в животе, в горле стоял кислый вкус отработанной батарейки. С неба тяжело упали сверкающие капли, пятная землю между моими ногами и трупом женщины. Слезы луны. От них исходил сильный запах озона. Я не посмела их коснуться, чувствуя себя для этого слишком грязной.

Кость уменьшилась так стремительно, что я едва не уронила ее. Она сжалась до размера моего мизинца. Я осторожно положила ее на грудь мертвой женщины, которая уже переставала напоминать человека. Это был голем, снова обращавшийся в сухую глину. Станет ли мне от этого легче жить с тем, что я сделала? Пока я не могла решить.

Среди деревьев меня никто не ждал. Товарищи «летчицы» сбежали, как последние трусы. Я оглянулась на холм, чтобы сориентироваться, и пошла в сторону Орехового леса.

Чаща становилась все непроходимее, а небо начинало светлеть. Когда я сообразила, что время близится к рассвету, я как раз вышла из леса во фруктовый сад. Деревья здесь были невысокими и росли через большие промежутки. Они напомнили мне о двух месяцах, которые мы с Эллой однажды провели, работая и живя на яблочной ферме «Собери их все».

Мои познания о деревьях были ограниченными, как у всякого более-менее городского ребенка. Я могла распознать клен, березу, яблоню, дуб, иву и сосну… В лесу же я оказалась между деревьев, которые даже не пыталась определить, пока всеми силами продиралась через них несколько часов подряд.

Но тут, в саду, меня ожидали совсем другие деревья. Их ветви были из чего-то мягкого и мерцающего. Подойдя ближе, я разглядела, что каждый ствол, ветка и лист были покрыты тонким и гибким слоем металла.

Серебряные деревья. Они были похожи на винтажные ювелирные изделия – только живые. Я медленно шла под их кронами, радуясь, что солнце еще не взошло: при его свете блеск этой рощи наверняка ослеплял. Серебряные деревья медленно уступили место золотым, дальше росли медные, с кроваво-красной листвой, которая шевелилась под ветром, вместо шелеста издавая костяной перестук. И тут я вспомнила песенку.

На востоке – если, конечно, в этом мире солнце вставало на востоке – над горизонтом медленно разгоралась свадебная лента бело-золотого света. Я бросилась бежать. Над моей головой шумели металлические деревья, их листья цеплялись мне за волосы. Задники дешевых кроссовок стирали мне пятки в кровь.