Жизнь переходит в память. Художник о художниках - Борис Асафович Мессерер

о том, как мы сидели в грузинском ресторанчике Cat на Стремянной улице Санкт-Петербурга, и как я приезжал в гости к Эдику, когда мне вручали Царскосельскую художественную премию, и он при этом присутствовал, и о моем приезде в Петербург на юбилей Кочергина, и о встречах у него дома в Царском Селе вместе с его женой Анечкой и моей супругой Дашей, и, наконец, о его посещении двух моих выставок разных лет в Большом выставочном зале музея А. А. Ахматовой (в Фонтанном доме) Санкт-Петербурга.

Человек всегда неоднозначен. И даже такой мэтр театрального искусства, как Эдуард Кочергин, одержим не только любовью к театру, но и желанием выразить себя через литературу. Эта многогранность всегда была интересна и мне. И когда я начинаю говорить об Эдуарде, теряюсь: рассказывать о нем как о писателе или как о художнике. В любом случае для нас очевиден масштаб его личности, и мы ценим все его проявления в различных областях творчества.

«Санкт-Петербург. Белые ночи. Пейзажи»

Мой интерес к Петербургу никогда не ослабевал, несмотря на исключительную занятость в московских театрах. Я всегда старался разобраться в этом своем интересе, хотя понимал, что он носит скорее интуитивный характер. Меня влек к Петербургу мой художественный инстинкт! Как и во время, когда мы с Лёвой Збарским впервые поехали сюда, чтобы рисовать, в надежде, что делаем так называемое станковое искусство, так и в более зрелый период жизни я продолжал писать город, восхищаясь и вдохновляясь его образом и темой городского пейзажа. Правда, у меня были и другие идеи, как делать современное искусство, и я им следовал, но продолжал удивляться этой своей приверженности теме Петербурга. А возвращаясь в Москву, я переосмысливал свои рисунки и переносил их на холсты уже значительно большего размера.

Моя страсть к написанию пейзажей была тягой к чистому искусству, которому я верно служил всю жизнь, даже будучи театральным художником.

Графический период со временем сменился у меня живописным. Мне и раньше казалось, что неправильно делать только одно. К рисунку подталкивала дружба с Лёвой, потому что он был именно график, и мы работали в определенном единстве. Но я понимал, что только графикой нельзя выразить Петербург, поэтому старался сделать это на больших холстах. Тяга к масштабным полотнам началась примерно в 1974 году и продолжается до сих пор!

Моя влюбленность в город никогда не проходила. Я приезжал в Ленинград — Санкт-Петербург много раз, по разным делам, оформляя спектакли. Возникшая страсть все время подпитывалась моим новым взглядом на город. И в итоге выливалась в полотна 1 × 1,60 м: на таком размере уже очень видно, как ты рисуешь, как строится перспектива, как она разворачивается на плоскости.

Долго и трудно зрела серия картин. Постоянные работы в театре, оформление книг, срочные проекты заставляли снова и снова откладывать мое рисование. Порой я даже забывал, какие картины нарисованы, а какие в замысле, сколько сделано и недоделано. И только разговор с Ниной Ивановной Поповой, директором санкт-петербургского музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме, заставил меня взглянуть на все мои работы, оценить их новым взглядом, с мудростью, приходящей к человеку с возрастом. И я принял решение закончить их: надо было держать отчет перед моими друзьями, зрителями.

В своих работах я обращался и к другой городской теме и много раз делал посвящения великим поэтам, жившим в Петербурге и бывавшим там. Эти полотна выполнены на основе тех рисунков, которые мы с Лёвой делали когда-то, но портреты поэтов я рисовал позже, в 2010–2015 годах. Возникли большие проблемы с датировкой. В свое время я не ставил дат, потому что всегда надеялся довершить работу, улучшить ее так, чтобы результат удовлетворял меня самого, и это вредило точности во времени. Из-за этого датировка на петербургских картинах очень странная, с растяжкой на много-много лет.

Но страсть к работе у меня никогда не проходила, и то, как Петербург меня поражал, осталось во мне жить: это видно на самых ранних акварелях, на рисунках города и, наконец, на картинах «масло и холст», которые являют собой саму живопись. И цвет входит в ощущение Петербурга. И ощущение белых ночей, безлюдства. И душа этого замечательного города.

Во мне зрела потребность выставить петербургские картины именно там, где они были нарисованы. И вдруг на помощь пришел его величество случай. Быть может, и не такой уж случайный. В то время я выполнял дизайн выставки к столетию революции в петербургском Манеже и чаще обычного бывал в северной столице, обязательно заходя в музей Анны Ахматовой к Нине Ивановне Поповой. С ней мы встречались еще в семидесятые годы, когда она заведовала музеем Пушкина на Мойке. А позже наше знакомство переросло в дружбу. Ее участницей была и моя супруга Даша, с которой мы разделили любовь к Фонтанному дому, музею Ахматовой и Шереметьевскому садику. В очередном разговоре с Ниной Ивановной возникла идея организовать экспозицию моих пейзажей Санкт-Петербурга именно в Фонтанном доме, в зале, где несколькими годами раньше состоялась выставка моих акварелей.

Для реализации этой замечательной идеи я приложил немало усилий! Возникли и проблемы перевозки картин из Москвы и публикации статьи о выставке. Кроме того, мне нужно было дописать многие из начатых картин. К счастью, для этого нашлось полгода свободного времени. Я специально не брал заказные работы, зная, что нужно будет часто бывать в Петербурге и заниматься выставочными вопросами.

Наш замысел поддержали Наталья Козырева и Лена Федосова. Наташа написала статью о моих петербургских пейзажах для готовящегося каталога выставки. Эпиграфом статьи стали строки из стихотворения Булата Окуджавы «Дом на Мойке», не раз цитируемые всеми нами во время подготовки экспозиции:

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона,

не просто тротуар исхоженный, а поле — вечно

и огромно,

вся жизнь, как праздник запоздалый, как музыкант

в краю чужом,

отрезок набережной давней, простертой за его окном.

Санкт-Петербург всегда действовал на меня не только своей «умышленной» (по Достоевскому) красотой линий и ритмичностью открывающегося взору пейзажа, но и тем загадочным настроением, которое трудно передать словами, но которое наверняка растворено в воздухе и присутствует в моем ощущении белых ночей этого города.

Открытие выставки «Санкт-Петербург. Белые ночи. Пейзажи» состоялось в начале октября 2018 года. Из Москвы со мной и Дашей приехали в Питер наши друзья: Паша Финн и его жена Ира, архитектор Александр Великанов, а также — прилетели из Баку — очень хороший художник Фарик Халилов