Круги на воде - Яна Ткачёва

Я резко выхожу из танца, и Марфа, бросив на меня недоуменный взгляд, смыкает руки с моим бывшим партнером по хороводу. Танец продолжается.

На заплетающихся ногах иду к нему. Продолжает сверлить взглядом. Приблизившись, вытягиваю из напряженных мужских пальцев чуть теплую чарку и выпиваю в два больших глотка, нагло ухмыльнувшись ему в лицо. Откуда только смелость взялась?

Мы стоим друг напротив друга, и мне хочется сказать ему что-то грубое, но я просто рассматриваю острую линию челюсти, широкие плечи и мужественное лицо. Если бы не глаза и не гладко выбритая голова, то вряд ли я узнала бы его. Мне интересно, по-прежнему ли он – говорящий Путешественник. На месте ли его язык?

Я не успеваю ничего спросить, потому что он поднимает руку и скользит пальцами по моей щеке, после чего, обхватив прядь моих выбившихся волос, трет их между пальцами. Я приоткрываю рот, желая сказать, чтобы он прекратил, но не могу. Краем глаза вижу, что некоторые уже разбились на пары и принялись за то, для чего и нужна Майская ночь.

Следующее, что я чувствую: его горячая ладонь обхватывает мою, и он тянет меня в сторону от танцующих, костров и огней. И я следую за ним.

Это наша четырнадцатая встреча. Я считаю их все. Мы заняты обычно тем, чем занимаются парень и девушка, оставшись наедине. Нам не до разговоров. Он не интересуется, почему я могу видеться только по ночам, а я не терзаю расспросами его. Но когда пламя страсти угасает и, обретя освобождение, мы лежим обнаженные и блестящие от пота в свете очага, разговоры неизбежны. И беседовать с ним – одно удовольствие. Он привозит мне подарки – мелочи, диковинки, порой настолько удивительные, что я не понимаю, в какой части мира он их находит. Сегодня это роза из металла и бутылка чего-то темно-красного.

– Роза прекрасна, – шепчу я, трогая твердые лепестки, которые никогда не увянут. Мне жаль, что она будет покоиться на дне моего вещевого мешка. Некоторые из его подарков – вроде новых вещиц – можно было надевать на встречи, но другие, менее практичные, редко выбирались из-под груды моих пожитков.

– Это очень тонкая работа, – усмехается он. – Настоящая редкость.

– Дети Сварога очень талантливы, – замечаю я, но он не продолжает, и понимаю, что дальше говорить не стоит. Я захожу на опасную территорию: интересоваться чужими культурами у нас не принято, даже стыдно и считается почти ненормальным. Мое любопытство может быть подозрительным, а сам он очень скуп на подробности своего служения. За два года наших встреч урывками я узнала не так много нового о культе Путешественников. О других народах он тоже не распространяется.

– Не понимаю, почему люди вынуждены до сих пор враждовать, – осторожно продолжаю я. Мне так хочется выяснить хоть что-то, пока он не скован обетом молчания. Любые знания о других поселениях.

– Явной вражды больше нет, – нейтрально подмечает он. – Иначе не было бы международных ярмарок и… прочего.

И всё же немного узнать удалось. Кое-что из рассказанного я понимала и прежде, до другого додумалась сама, а некоторые знания почерпнула из его слов, небрежно брошенных то тут, то там. Путешественники были торговцами. Их задача – обеспечивать города теми товарами, которых в этих землях от природы не существует. В наш Велесгород везли вино из Колядограда, шкуры и мясо – из Зева́н (хотя каждая семья держала куриц, а порой даже корову, но разделывать туши и обрабатывать шкуры умели только тамошние жители), строительные материалы и металл – из Сварожича, изысканные ткани – из Макоши, и так далее, и так далее. От нас по всему миру разлетались лекарства, перевязочные материалы и – вместе с нашими лекарями – секреты бальзамирования тел. Весь этот глобальный обмен был бы невозможен без Путешественников. Они – нейтральная сила и, поклоняясь своему богу, ни с кем не враждуют. В Игре не участвуют, но и помочь со сведениями о других городах никому не могут. Именно поэтому они – молчаливый культ. Чтобы чужие тайны остались тайнами.

В один из вечеров, услышав от своего Путешественника, что в момент посвящения учеников в служителей на каждого накладывается магическая печать, обрекающая на немоту, я усмехаюсь и задаю каверзный вопрос:

– Для чего тогда отрезать язык?

– Традиция, – невесело усмехнувшись, бурчит он.

– Ненавижу всё это лицемерие! – рявкаю я, и он удивленно смотрит на меня. Откуда ему знать, что тупые правила непосредственно касаются и моей жизни. – Если бы не Игра и никчемные традиции, то покой и нормальная жизнь царили бы в каждом поселении мира!

– В каждом поселении ми-ра? – усмехается он, сделав странный акцент на последнем слоге, и его глаза насмешливо загораются.

Он произносит это настолько чудно́, что хочется спросить, что имелось в виду. Но, потянувшись ко мне, он гладит мое голое бедро, и на следующие полчаса я забываю обо всём на свете.

Пробираюсь в поместье перед рассветом, немного хмельная после вина и любви, безуспешно пытаясь спрятать розу в складках юбки. Прокручивая в памяти ночь, напеваю под нос и не сразу замечаю стоящую на верхней ступеньке Мару.

– Надеюсь, ты принимаешь лунные травы, – замечает она, и я, испуганно ахнув, спотыкаюсь на нижней ступени, но Мара продолжает как ни в чём не бывало: – Не поедешь же на Игру с ребенком в животе?

Во-первых, я не королобая и, конечно, принимаю лунные травы. А во-вторых, какого Велеса она торчит ночью на лестнице?

Мара пугает меня до чертиков. Последний год она проводит с нами и пытается рассказывать мне разные былины и сказочки, но этот ее слепой взгляд, который, кажется, видит всё на свете, мне выносить настолько тяжело, что ее общества я избегаю. Стараясь не смотреть на нее, делаю вид, что не расслышала вопроса.

– Хорошо, что ты так быстро нарядилась для особого гостя, – как ни в чём не бывало продолжает она. – Меня послали за тобой.

Киваю по привычке, всё еще с колотящимся бешено сердцем из-за того, что меня застукали, но потом вспоминаю, что она не может меня видеть.

– Да, уже иду, – поравнявшись с ней, так и не решаюсь взглянуть в пугающие глаза.

– Розу лучше положить сюда, – она останавливается перед дверью общей залы и показывает на массивный шкаф с полками. – Нам не нужны лишние расспросы.

Так я и знала: никакая она не слепая! Просто у нее какие-то странные глаза. Но тут же вспоминаю, как она всегда смотрит перед собой, никогда по сторонам, и взгляд ее неподвижен. Жуть!

Мара толкает тяжелую дверь, и я вхожу в залу следом. Огонь в камине жарко пылает, и за столом сидят Ягишна, Владан и два незнакомых мне мужчины. Один высок, сухопар, бел и напоминает высушенную кость. Мара торопливо подходит к нему, садится рядом и берет за руку. Мужчина будто наливается красками рядом со своей слепой подругой, открывает глаза, и в них я вижу боль напополам с жизнью. Наверное, это Кален. Они очень странная пара, и я нехотя перевожу взгляд на второго мужчину и застываю. Не могу перестать смотреть: меня окутывает мягкий кокон, а кулон и пояс, которые я ношу на теле, теплеют.