Круги на воде - Яна Ткачёва

На секунду думаю: может, и правда нужно навестить родных, – но почти сразу отбрасываю эту мысль. Они даже не пытались ни разу справиться обо мне за эти три года. Вряд ли стоит ожидать бурной радости, если появлюсь на пороге дома. Скорее, они испугаются, что я сбежала и могу опозорить семью.

Подхожу к полустанку и понимаю, что людей уже очень много, но очередь двигается быстро. Мне не хватает места в колеснице, но зато, когда, шипя, подъезжает следующая, я самая первая. Двери бесшумно открываются, и на меня веет холодом, несмотря на жаркий день. Я проворно забираюсь по ступеням и восхищенно оглядываюсь. Колесница слегка гудит: возможно, всё дело в электрическом рельсе, к которому она прикреплена крышей. Внутри мягкие сиденья друг напротив друга. Я сажусь рядом с окном и вижу, что снаружи, ближе к середине колесницы, к ней приделан и крутится большой вентилятор, стилизованный под колесо. Конечно, сейчас таким образом с помощью электричества выводится теплый воздух, чтобы внутри сохранялась приятная прохлада. Но я читала, что когда-то, до электричества, передвигались именно на подобных повозках, четыре таких колеса на каждую. Современные колесницы оставили внешне похожими на старые, чтобы новый транспорт скорее прижился среди народа. Но тут они ошиблись. Люди у нас не выносят и малейших изменений.

Подходит извозчик, и я протягиваю деньги. У него похожая на наладонник вещица. Взяв деньги, мужчина нажимает что-то, и устройство выплевывает кусочек бумаги. Я стараюсь выглядеть невозмутимо, когда беру билет, но кажется, будто это настоящее чудо. Стоит ли говорить, что я никогда не выбиралась за пределы Велесгорода и внутри меня сейчас смесь восторга и ужаса. Думаю, сию же секунду все вокруг догадаются, что я ни малейшего понятия не имею, что делаю. Но, оглянувшись, вижу: многие в колеснице впервые. Может, потому, что билеты дорогие или поводы для путешествий – редкие. Да и куда путешествовать? Международные ярмарки проводятся лишь дважды в год и до сих пор не до конца приняты старейшинами нашего поселения. А больше и некуда – и незачем – ездить, не вызывая открытого неодобрения.

Люди вокруг не скрывают чувств и эмоций. Когда все шестнадцать мест заняты и билеты оплачены, раздается невидимый голос, заставляющий подпрыгнуть на месте несколько человек, считая меня:

– Следующая остановка – Столица.

Колесница плавно трогается с места и, набрав скорость, скользит по рельсу легко и ровно. Удивительно! Едем часа два, и, когда двери колесницы распахиваются во второй раз, меня захлестывает гул, напоминающий взбудораженный улей. На главной площади поселения было людно? До этого момента я просто не представляла, что такое «людно».

Не успеваю спуститься со ступеней колесницы, как меня подхватывает людской поток. Это настоящая огромная станция, крупный узел, связывающий все города. Я вижу много по-разному одетых людей, а шум и гомон стоят просто оглушительные. На секунду поддаюсь панике и делаю безуспешные попытки вырваться из моря людей. Вцепившись в кошель на поясе, рвусь из толпы, приходится отчаянно толкаться локтями. Вокруг странный запах, словно съедобный, но слегка отвратительный. Похоже пахла сковорода, когда я однажды забыла ее на плите, налив лишь растительного масла.

Наконец беспорядочный поток выплевывает меня. Прижимаюсь к холодному камню здания станции и тяжело дышу. Марфа сказала, что будет ожидать меня у башни с часами, и я шарю взглядом по сторонам в поисках огромного электронного табло. Увидев цель, с ужасом понимаю, что придется преодолеть большой пролет, битком набитый людьми, снующими туда-сюда. Они напоминают сельдей в бочке, которым тесно; бьют хвостом – но ничего не поделаешь: выбирать не приходится. Набрав в легкие побольше воздуха, рвусь в бой. Чем быстрее начну этот путь, тем скорее он закончится.

Меня сдавливают со всех сторон. Я удивляюсь, как все эти люди могут так спокойно выносить такой тесный контакт тел. Когда добираюсь до нужного места, опять не сразу могу выбраться из толпы, хотя старалась идти с самого края.

Марфу я узнаю́ сразу. Как и было в сообщении, на ней красные широкие штаны и белая кофта. Одежда расшита яркими узорами, но не похоже, что это символ рода. Я вижу цветы и зеленые побеги. Ее светлые, почти льняные волосы заплетены в косу и витиевато уложены вокруг головы, а на щеке красуется завораживающий мак. Кажется, это тоже вышивка, но вряд ли. Никто не вышивает на коже, какая ерунда. Я осторожно подхожу к ней и трогаю за плечо.

– О святая Макошь! – кричит она, подпрыгивая и оборачиваясь одновременно. А после громко визжит, накидываясь на меня с объятиями. – Марья!

Я угадала правильно: она очень живая и громкая. Не представляю, как с таким темпераментом она выносит строгие правила тренировок и затворническую жизнь. Пока она тискает меня, то отодвигая и рассматривая, то снова обнимая, я пытаюсь вставить хоть слово между ее радостными возгласами.

– Привет-привет, – бормочу я, неловко посмеиваясь.

– Ох, извини, – она наконец успокаивается. – Я просто счастлива тебя видеть. Боялась, вдруг ничего не получится.

– Всё прошло благополучно, – замечаю я и снова во все глаза рассматриваю мак на ее бледной коже. Нет, точно не вышивка.

– Я нарисовала его краской, – она проводит по щеке, заметив мой взгляд.

Смущенно киваю, размышляя, почему эти румяна такие стойкие. Вся краска для лица, что продается в нашем поселении, ужасно нестойкая, и ею подводят глаза и губы. Щеки тоже, но еле заметно, не так, как Марфа.

– Я так рада, что ты приехала! – снова визжит подруга. – Нам предстоит знатно повеселиться!

И мы веселимся. Кажется, впечатлений этого дня хватит на всю мою жизнь. Мы катаемся на всех каруселях на ярмарке, хохоча как сумасшедшие. Я ем такое количество сладкого, что кажется, будто во рту всё слиплось. Мы даже играем в игры и водим хоровод. Я понимаю, что вокруг много представителей разных народов, в основном молодежь. Всё выглядит настолько дружелюбным, что я удивляюсь, неужели мы и правда враждуем, а Игра – это явь. Кажется, что границы давно стерлись.

Я думаю, что этот день – лучшее, что случалось со мной. Но потом наступает ночь. Когда ложатся сумерки, в небо взмывает огонь высоких костров, появляются торговцы согревающими напитками, вокруг зажигаются электрические фонарики, делая очертания всех и каждого мягкими, а люди пускаются в неистовый пляс.

Я выпиваю уже вторую чарку горячего вина, когда Марфа вырывается из хоровода и подскакивает ко мне. Она разрумянилась, и волосы растрепались, но цветок на щеке всё так же свеж.

– Эй, – она смеется, вытягивая у меня из рук чашу. – Полегче с этим.

Я упрямо вырываю чару назад, и Марфа ухмыляется. Ждет, пока допью, и тянет меня в хоровод. Я чувствую прекрасную легкость, все заботы отступают. Я больше не Чемпион – просто девушка, сбежавшая из дома, чтобы попасть на празднество вместе с подругой.

Я замечаю его не сразу, но узнаю в мгновение. Он стоит немного в стороне, но внимательно смотрит на танцующих. Круг за кругом я натыкаюсь на его горящие серебром глаза. Они холодные, но в то же время обжигают. Пламя костра бросает отблески на гладко выбритую голову. Я сбиваюсь с шага. Теперь он не сводит с меня взгляда, губы упрямо сжаты, а к чаше с питьем, которую он сжимает в руках, даже не притрагивается. Я спотыкаюсь еще несколько раз и вижу, что уголок его рта слегка приподнимается. Смеется над моей неуклюжестью?