Кровавое заклятие - Дэвид Э. Дархем

Или он слишком скромничает? Неужели до сих пор живы амбиции, которые Гридулан заметил в нем много лет назад? Таддеус вдруг подумал, что сейчас мог бы без труда получить трон. Остров у него в кулаке. Он контролирует все процессы, глава рода Акаранов погиб, на материке хаос, даже при дворе Акации начались беспорядки, пролилась кровь. Никто здесь не держал бразды правления так крепко, как он. Королевские дети полностью доверяют канцлеру, он вхож в их личные покои в любое время дня и ночи. Таддеус мог бы обойти их всех и отравить. Чашка теплого молока, предложенная любимым «дядюшкой»; пирожное с особой сахарной глазурью; целебный бальзам на кончике пальца, который он намазал бы им вокруг глаз, точно стирая слезы… Таддеус знал много способов использовать яд. Да что говорить! Можно просто положить подушку на лицо. Или перерезать горло. Или остановить сердце единственным ударом ребром ладони по груди. Покончить с ними и таким образом вернуть Гридулану давний долг.

— Ах, сколько патетики, Меша! — сказал Таддеус, проводя ладонью по шелковистой спинке своей любимицы. Кошка искоса посмотрела на него и вытянула шею. — Я уже немало натворил. Пора выбрать один верный путь и идти по нему. Грядут перемены, их уже не остановить. А дети? Такие ли уж они невинные, какими кажутся? Волчата вырастают, а, Меша? Волчонок превратится в волка и в один прекрасный день укусит руку, которая его кормит. Иначе не бывает. Глупо притворяться, будто мы способны изменить нашу природу. Смотри, я все разложил по полочкам… Но я люблю этих детей, вот в чем проблема.

Меша как раз задремала, когда Таддеус поднялся и спихнул ее на пол. Он был зол на себя; об этом вообще не стоит говорить, даже если рядом только кошка. Канцлер подошел к шкафу, встроенному в стену рядом с кроватью, и достал трубку с мистом, которая некогда принадлежала королю. Странно, что он так поздно пристрастился к пороку. Надо было прожить жизнь почти до конца, прежде чем понять, какие радости приносят сладкие грезы. Таддеус понимал, что утром на него снова обрушатся заботы, но между «тогда» и «теперь» можно урвать немного отдыха. Ему хотелось позабыть обо всем. Или, по крайней мере, достичь состояния, когда ничто уже не имеет значения.

Некоторое время спустя Таддеус очнулся, вынырнул из черного ничто, лишенного сновидений — бездумного забытья, которое глубже любого сна. Непонятная сила резко и грубо выдернула его наружу. Казалось, железные пальцы поволокли наверх, прочь из глубин забвения. Канцлер перекатился на спину, надеясь, что перемена позы поможет снова вернуться в сон. Утро еще не настало, а значит, никому не позволено будить канцлера и наваливать на него бесконечные хлопоты. Он ощутил тяжесть в ногах и решил, что на кровать вспрыгнула Меша. Она иногда сворачивалась в изножье постели и всаживала когти, словно ловя воображаемую добычу…

Вдруг чей-то голос произнес:

— Встань и посмотри на меня.

Таддеус хотел крикнуть стражу, но прежде чем сумел принудить себя раскрыть рот, его тело подчинилось приказу. Канцлер сел, оглядывая комнату, и тут заметил… что его тело не двинулось с места. Он поднялся, оставив плечи, руки и грудь лежать на кровати, где они и были до сих пор, словно Таддеус выскользнул из собственной плоти. Канцлер сидел на постели, словно раздвоившись — в коленях, бедрах, паху он все еще ощущал тяжесть физической оболочки, а верхняя половина тела стала бесплотным духом, откликнувшимся на призыв.

Перед ним маячил смутный силуэт. Он имел контуры человеческой фигуры, но Таддеус явственно видел сквозь него очертания предметов в тускло освещенной комнате. Вдобавок призрак сам светился, а его серые глаза ярко горели. Верхняя половина лица была единственной частью, которая казалась достаточно плотной, чтобы к ней можно было притронуться; остальное напоминало волны мерцающей энергии. Свет временами меркнул и затем разгорался, будто блеск луны, который, то прятался за бегущими по небу облаками, то вновь появлялся. Свет подчеркивал черты лица призрака и придавал некоторую плотность его плечам и рукам, а нижняя часть тела постепенно блекла, сливаясь с сумраком.

Призрак заговорил приглушенным раскатистым голосом, доносившимся словно из гроба. Хотя он звучал странно, смысл слов был вполне ясным и простым. И слова эти хлестнули канцлера как пощечина.

— Таддеус Клегг, пес, мне нужно многое сказать тебе.

Канцлер ошеломленно уставился на него. Как такое возможно? Он постарался всем своим видом выразить возмущение и презрение к беспардонному вторжению — даже невзирая на колдовство, которое явно имело место. Инстинктивная реакция… но это выражение лица было трудно сохранить, потому что свечение глаз призрака гипнотизировало. Почему он не кликнет стражу? Что-то удерживало канцлера, что-то мешало словам сорваться с губ… Сперва нужно понять, кто перед ним. Имя вертелось в голове. Надо только произнести его, чтоб оно стало явью.

— Хэниш? — спросил канцлер.

Человек улыбнулся, явно довольный, что узнали. Этой улыбки было волне достаточно для Таддеуса. Он попал в цель.

— Как ты сюда попал?

— Через мир снов, — сказал силуэт. — Ты и спишь — и не спишь. Мой дух бодрствует, хотя тело лежит в забытьи далеко отсюда. Оно даже сейчас зовет меня назад, тащит обратно. Наши души не любят покидать свои оболочки, Таддеус. Горькая ирония — учитывая, как сильно мои предки хотят избавиться от своих мертвых тел. Тем не менее это так. Я удивлен не меньше твоего, надо сказать. Не знал, что у тебя есть дар. Такое не каждому дано. Мои братья, например, его лишены. Неизвестно, откуда что берется…

Силуэт Хэниша поблек на миг, потом засиял ярче прежнего.

— Я рад, что ты так быстро узнал меня. Однако я пришел не просто поболтать.

Таддеус напрягся. Было в голосе Хэниша что-то странное, словно значение имел не только смысл слов, но и то, как мейнец произносил их. Трудно понять, что у собеседника на уме, если он находится за тысячу миль от тебя, но все же Хэниш был человеком, а Таддеус хорошо знал людей.

— Дети целы? — спросил Хэниш.

— Дети? Не стоит их опасаться. Они не представляют реальной угрозы для…

— Ты не причинил им вреда? — В голосе Хэниша скользнуло беспокойство.

Мейнец опять поблек на секунду, и у Таддеуса появилась передышка, чтобы подумать. Глядя в серые глаза призрачного собеседника, канцлер понимал, что мейнец недоговаривает. Он не лгал напрямую, но за словами стоял какой-то второй смысл, который Хэниш пытался скрыть.

— Разумеется, нет, — ответил канцлер, когда вождь вновь возник перед ним. — Дети здесь, рядом со мной, в безопасности…

— Мне нужно, чтобы они остались живы. Понял? Это очень важно. Говорю тебе еще раз: когда ты передашь их мне, я не поскуплюсь на награду. Мы еще обсудим детали в более спокойные времена, но будь уверен: я тебя не обижу. Даю слово. Я не лицемерный Акаран. Я говорю правду. Мой народ всегда говорит правду.

Внезапно на Таддеуса снизошло озарение. Он понял, что утаивает Хэниш. Последние слова мейнца стали ключом к разгадке. «Мой народ всегда говорит правду». Это была не пустая похвальба. Люди Мейна действительно гордились тем, что не лгут. Некогда мейнцы открыто обвинили Акаранов в преступлениях; именно за это их народ был изгнан на север и проклят.