Я взлечу - Энджи Томас

меня прикроет весь Сад. Вот и все. Ни про какие убийства там ничего нет!

– Ладно, но ты же понимаешь, как легко понять тебя неправильно?

– Не, ни хрена.

– Слушай, я тебя ни в чем не обвиняю. – Ага, так и я поверила. – Песня крутая. Но скажу честно, когда шестнадцатилетняя девчонка читает о том, сколько у нее патронов… это обескураживает.

То есть дело даже не в том, что мне шестнадцать, а в том, что я девочка?

– Когда моему отцу было шестнадцать, он тоже обо всяком таком читал. Вас это обескураживало?

– Нет.

– Почему?

– Да ладно, сама все понимаешь, – заявляет Хайп. – Это совсем другое.

– Почему другое? Я лично знаю девчонок, которым в шестнадцать-семнадцать приходилось носить ствол и лезть в очень грязные дела, лишь бы выжить.

А потом их замели штурмовики, которым было вообще насрать, кто какого пола.

– Это просто другое, чувиха. Правила писал не я, – говорит Хайп. – К чему я веду. Ты правда хочешь, чтобы мы поверили, что ты вся такая уличная и бросаешься на людей со стволом? Давай, признавайся, кто писал тебе текст?

Чего?!

– Во-первых, песня не о том, что я на кого-то бросаюсь. Во-вторых, текст писала я.

– Что, правда, сама написала целую песню? А фристайлы для батла?

Чего он несет, реально?

– Песню правда писала я, а фристайлы сымпровизировала на ходу, как и положено, это же батл. Вы сейчас на что намекаете?

– Спокойно, малышка, – говорит Хайп. – В том, что у тебя есть текстовик, нет ничего зазорного. Только хороший текстовик пишет тексты специально под заказчика. А поверить, что на тебе патронташ, извини, нереально.

А знаете, пошло все к черту! Все равно никакие мои слова и поступки ничего не значат. Все будут думать обо мне и о песне что хотят. Я сдергиваю наушники.

– С меня хватит!

– Эй, Ловорезка, мы еще не закончили!

– Меня зовут Бри! – кричу я каждой клеткой своего тела.

– Хорошо-хорошо, Бри, спокойно, – ухмыляется он. Так и тянет стереть эту ухмылку с его лица. – Мы так хорошо беседовали, не надо злиться.

– Вы меня обвинили в том, что я не сама писала себе тексты! Где вы видите хорошую беседу?

– Раз ты так разозлилась, видимо, реально писала не сама.

Распахивается дверь, влетает Суприм.

– Бри, успокойся.

– Расслабься, Прим, – говорит Хайп. – Если у нее правда столько стволов, сколько в песне, она сама со мной разберется. – И включает закадровый смех.

Я чуть не лезу на стол, чтобы ему врезать. Суприм меня удерживает.

– Идите на хер! – выкрикиваю я.

– Вот как мы заговорили? И ты еще удивляешься, что тебя вышибли с Ринга. Малышка устроила нам тут ПМС! – «остроумно» шутит он и включает барабанную дробь.

Суприм почти волоком вытаскивает меня из студии. Мы идем по коридору мимо техников, они тычут в нас пальцами и перешептываются, слушая новые офигительные шутки Хайпа в колонках. Всем бы им морды набила.

Суприм вытаскивает меня в лобби. Я вырываюсь.

– Ни хрена себе, – хмыкает он. – Чего ты так завелась?

А что, непонятно? Я часто дышу и быстро-быстро моргаю, но глаза все равно щиплет.

– Вы вообще слышали, что он нес?

– Я предупреждал, что он будет стараться тебя вывести. В этом вся суть Хайпа. – Суприм гладит меня по щеке. – Вообще, знаешь, ты талантище! Сделала ровно то, что я тебе в самом начале сказал. Как ты только вспомнила?

Мне кое-как удается унять стук сердца и перестать задыхаться.

– Чего?!

– Ты круто сыграла кровожадную крысу из гетто. Представляешь, как после этого попрет статистика?

Мне будто ведро ледяной воды в лицо плеснули. Крыса из гетто?

Несколько тысяч человек только что слышали, как я разношу студию, в прямом эфире. Видео, наверно, увидит еще несколько миллионов. Им будет плевать, что Хайп меня нарочно вывел и что у меня сейчас черная полоса в жизни. Они просто увидят разозленную чернокожую девчонку из гетто – совершенно стереотипную.

Суприм тихо смеется.

– Как ты сыграла свою роль, как шикарно ты сыграла!

Вот только я не играла. Я правда такой становлюсь.

Двадцать восемь

Я прошу Суприма отвезти меня к Сэл. Хочу увидеть брата.

Всю дорогу телефон Суприма разрывается от уведомлений. Сам Суприм не может усидеть спокойно, так и подпрыгивает.

– Ура! – Он бьет по рулю, как будто дает ему пять. – Малышка, скоро у нас будут бабки! Лучше и придумать нельзя было! Теперь мы в шоколаде!

«Крыса из гетто» – три слова, пять слогов.

Все будут считать меня крысой из гетто,

кровожадной, едкой и с пистолетом.

Наконец Суприм высаживает меня возле «У Сэл». На двери висит табличка «Закрыто». Еще рано, они открываются только в полдень. Сэл замечает меня в окно и впускает. Говорит, Трей на кухне.

Сложно сказать, кем он тут работает. То разносит заказы по столикам, то руководит поварами. Сегодня он моет пол.

Мисс Тик… в смысле, Кайла стоит рядом и смотрит. На ней серьги-кольца, в которых она батлила, и зеленый фартук. Сейчас она выглядит куда миниатюрнее, чем на Ринге, – едва достает Трею до плеча. Видимо, она просто очень внушительно смотрится у микрофона.

Кроме них, в кухне никого нет. Обычно тут не продохнуть: повара подбрасывают в воздух шары теста, выкрикивают заказы, суют пиццу в духовку. Сегодня в кухне совсем тихо и пусто. Наверно, просто никто еще не пришел. Трей всегда приходит заранее, надежный как часы.

Брат выжимает швабру и тащит ведро к кладовке, но Кайла останавливает его.

– Ну уж нет, ты не домыл.

– Где это?

– Например, вот тут. – Она показывает на пятно на полу. – Смотри, грязь.

– Это крошечное пятнышко? – щурится брат.

Кайла забирает у него швабру.

– Вот видишь, уборка – это не твое, не лезь.

– Не мое?

– Не твое!

Трей улыбается и быстро целует ее в губы.

– А вот это – мое?

– Хм… – Она постукивает пальцем по подбородку. – Я еще не решила.

Трей со смехом целует ее еще раз.

Наверно, мне не стоит за ними подсматривать, но я не могу не смотреть. Не потому что меня прут чужие тайны – я давно не видела брата таким счастливым. Глаза у него сверкают, и он смотрит на Кайлу с такой широкой улыбкой, что хочется тоже улыбнуться. Нельзя сказать, что в последние месяцы он был в депрессии или хандрил, но я смотрю на него сейчас и понимаю, что счастлив он точно не был.

Кайла, ненадолго оторвавшись от него, замечает в дверях меня.

– Трей.

Он тоже смотрит на дверь. Его глаза тускнеют, улыбка пропадает, и он снова берется за швабру.

– Бри, что ты здесь делаешь?

Я вдруг чувствую, что лишняя здесь. С Треем такого раньше не бывало. Рядом с ним я всегда чувствовала себя как дома, даже когда дома у нас не было.

– Можно поговорить? – прошу я.

Он моет пол, не поднимая глаз. Кайла берет его за руку.

– Трей, – твердо говорит она.

Он отрывается от мытья. Между ними происходит безмолвный разговор из одних только взглядов. Трей длинно выдыхает через нос.

Кайла, встав на цыпочки, целует его в щеку.

– Пойду спрошу, не надо ли помочь Сэл с прилавком.

На прощание она грустно мне улыбается, как улыбаются людям, потерявшим близкого. Это она что, из-за тети Пуф?

Трей продолжает мыть пол, как будто меня здесь нет. Я подхожу поближе – никакой реакции.

– Что-то случилось? – спрашиваю я, немного боясь ответа. Несколько слов – и моя жизнь окончательно встанет с ног на голову. – Что-то с Джей?

– С мамой, – поправляет он, работая шваброй.

Не знаю, почему мне до сих пор не дается это слово.

– Как она?

– Когда я выходил, была у себя.

– Понятно. – Мне стыдно, но я чувствую облегчение. – От тети Пуф есть вести?

– С ней еще работают. Бри, чего тебе надо?

Что это с ним? Раньше мне никогда не приходилось объяснять, зачем я к нему пришла.

– Просто хотела поговорить.

– Ты сегодня уже наговорилась. – Его слова бьют сильнее пощечины.

Значит, это он из-за передачи. Почему я никогда не задумывалась, что одним из нескольких тысяч ее слушателей может оказаться мой брат?

– Трей, я все объясню.

Он ставит швабру в ведро и выпрямляется.

– Да ладно? Объясни, пожалуйста, почему ты вела себя как дура в прямом эфире?

– Он специально меня выводил!

– Я же говорил тебе, не срывайся на все подряд! Говорил или не говорил?

– Мне что, молча