С царем и без царя - Владимир Николаевич Воейков

В последнюю поездку на Ставку в конце февраля государя императора сопровождали министр императорского двора граф Фредерикс, флаг-капитан Нилов, дворцовый комендант, гофмаршал князь Долгоруков, командир конвоя граф Граббе, начальник военно-походной канцелярии свиты генерал Нарышкин, флигель-адъютанты Мордвинов и герцог Лейхтенбергский, лейб-хирург Федоров и инспектор императорских поездов инженер Ежов.

В четверг вечером императорский поезд подошел к станции Могилев. На платформе Его Величество встретил генерал-адъютант Алексеев со старшими чинами штаба, которые произвели на меня впечатление людей, чем-то смущенных. Со станции государь проехал в помещение штаба, где принял доклад генерала Алексеева, а затем прошел во дворец.

В пятницу утром Его Величество получил от императрицы телеграмму с извещением, что Алексей Николаевич и две великие княжны заболели корью. Оказалось, что корь была занесена мальчиком Макаровым, воспитанником 1-го кадетского корпуса, которого в воскресенье пустил к цесаревичу директор корпуса генерал Григорьев, не приняв в соображение свирепствовавшей в то время в корпусе эпидемии кори.

В пятницу днем я получил из Петрограда от своего начальника особого отдела известие, что в Петрограде неспокойно и происходят уличные беспорядки, которые могут принять серьезные размеры, но что пока власти справляются.

В это время совет старейшин Государственной думы, ознакомившись с указом о ее роспуске, постановил: 1) Государственной думе не расходиться; 2) всем депутатам оставаться на своих местах.

Полученные сведения навели меня на мысль просить государя, под предлогом болезни наследника, вернуться в Царское Село. Я стал убеждать Его Величество уехать со Ставки. Государь на это возражал, что он должен пробыть дня три-четыре и раньше вторника уезжать не хочет.

На следующий день, в субботу, я получил от А. Д. Протопопова телеграмму с извещением, что в городе беспорядки, но все клочится к их подавлению. Доложив эту телеграмму государю, я вторично стал просить его ускорить отъезд. Но государь продолжал настаивать на своем отъезде во вторник, добавив, что я на этот день могу сделать соответствующие распоряжения к отбытию со Ставки.

В воскресенье утром поразил меня начальник дворцовой полиции полковник Герарди: вместо доклада об имевшихся у него касательно последних событий сведениях он, страшно расстроенный, обратился с просьбой разрешить ему немедленно уехать в Царское Село, передав исполнение обязанностей на Ставке своему помощнику Н. А. Гомзину. Гомзин был моим школьным товарищем по Пажескому корпусу, служил молодым офицером в Уланском Ее Величества полку, разорился и незадолго до моего назначения дворцовым комендантом поступил на должность офицера дворцовой полиции.

Увидев, что Герарди совершенно потерял голову, я счел за лучшее отстранить его от исполнения ответственных обязанностей, нести которые он в подобном состоянии был уже неспособен.

В течение этого утра никаких сведений о Петрограде ко мне не поступало, что стало меня чрезвычайно беспокоить: я вызвал по телефону Царское Село. Ни одного из старших чинов моей канцелярии на месте не оказалось, так что я никакого толку добиться не мог. В штабе я узнал, что у них имеются сведения, что уличные беспорядки в Петрограде приняли очень большие размеры.

Днем один из бывших моих сослуживцев по должности дворцового коменданта генерал А. И. Спиридович телефонировал мне из Царского Села (как он говорил, из моего собственного кабинета), что последние полученные из департамента полиции сведения таковы: «Ничего грозного во всем происходящем усмотреть нельзя; департамент полиции прекрасно обо всем осведомлен, а потому не нужно сомневаться, что выступление это будет ликвидировано в ближайшее время». То обстоятельство, что, передавая мне эти сведения, полученные от департамента полиции, генерал Спиридович не сказал мне ничего утешительного от себя лично, еще более утвердило меня в убеждении, что положение безвыходно, так как мнение генерала Спиридовича я высоко ценил и, считая его за человека умного, преданного и хорошо разбирающегося в подобных вопросах, искренне сожалел, что А. Д. Протопопов, несмотря на неоднократные мои к нему обращения, не согласился на назначение Спиридовича петроградским градоначальником.

В этот день это был единственный мой разговор с Царским Селом. Как я впоследствии узнал от оставшихся без начальства младших чинов канцелярии, начальник и юрисконсульт моей канцелярии были в эти дни серьезно заняты делами, к их прямым обязанностям ни малейшего отношения не имевшими: они писали во дворце великого князя Павла Александровича проект конституции Российской империи… Ни один из низших служащих вверенного мне управления, как и прикомандированных к нему унтер-офицеров корпуса жандармов, не погрешил против присяги, чего нельзя сказать про большинство высших чинов.

После дневного чая государь сказал мне, что получил телеграмму от Родзянки и просит меня зайти в кабинет ее прочесть. Гласила телеграмма следующее:

«Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на венценосца».

Я спросил государя, ответил ли он на эту телеграмму? Государь сказал, что еще подумает, так как Родзянко пишет от имени Государственной думы, которая вчерашним указом распущена. При этом Его Величество добавил, что, по его сведениям, Дума постановила не расходиться, а потому до выяснения создавшейся обстановки он от ответа воздержится.

В понедельник 27 февраля, когда государь утром принимал доклад в штабе, генерал-адъютант Алексеев передал ему вторую телеграмму от Родзянки, гласившую:

«Положение ухудшается. Нужно принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба Родины и династии».

Во время пребывания государя на Ставке приходившие на его имя телеграммы принимались на аппарат штаба и представлялись Его Величеству или начальником штаба лично или же посылались с дежурным офицером генерального штаба. Эту телеграмму (по данному генералом Алексеевым объяснению) Родзянко послал как представитель временного комитета Государственной думы, председателем которого он был избран.

Несмотря и на это известие, государь не хотел уезжать из Могилева; но поступавшие тревожные сведения навели его на мысль послать с широкими полномочиями в Петроград и Царское Село генерал-адъютанта Иванова, за которым во время кронштадтских беспорядков 1905 года упрочилась репутация твердого и распорядительного начальника. Переговорив с генерал-адъютантом Алексеевым, государь назначил генерала Иванова главнокомандующим Петроградским военным округом, разрешил ему взять в охрану находившийся на Ставке Георгиевский батальон и повелел выехать в тот же день вечером.

В эти дни впечатление от работы лидеров общественных кругов получалось такое, будто бы они в своих сношениях с военными властями старались представить положение дел в такой окраске, что единственным выходом было свержение существующей власти.

Люди, уже наметившие захватить эту власть в свои руки,