Мужчина несбывшейся мечты - Евгения Михайлова

— Ни в коем случае. Я не одна. Я с Антоном. Сейчас тем более.

Он исчез в чужих руках. Мария обнаружила себя в темной квартире. Зажгла свет, и он пламенем выжег ее сухие глаза. Марию качнуло, она сползла по стенке, держась руками за низ живота. Там зарождалась, разрасталась, растекалась за пределы тела томительная, ноющая, плачущая боль. Она и становилась Марией.

Мария доползла до ванной, налила в стакан холодной воды из-под крана, но первый же глоток застрял в горле. А во рту по-прежнему было жарко, сухо. Там был вкус горького пепла.

«Так кончается жизнь», — подумала Мария.

Лежу, ни о чем не думаю. Сыщики полночи шарили по квартире, везде рылись, забрали грязную посуду из раковины, кастрюлю и сковородку с остатками еды. Перед тем как Антона должны были увезти, следователь спросил меня, выйду ли посмотреть. На что смотреть, не поняла. Но вслух не сказала, спросила, приехала ли Мария. Он сказал, что приехала.

— Пусть она и прощается. За нас двоих, — сказала я.

Только когда от подъезда уехала последняя машина, я встала и смогла глубоко вздохнуть. Что я чувствую? Сама не знаю. И что бы я ни чувствовала, этого никто не поймет.

Я долго стояла под душем, потом пришла на кухню, достала пакет с пирожками Марии и стала их поедать. Она всегда мне говорила, что пироги полезно запивать молоком, чаем или соком. А я люблю так, без всего. Разложила их перед собой и ела по очереди: один с вишнями, другой с яблоками, третий с капустой, потом опять с вишнями…

Вспомнила, как мы с ней жили. Как она пекла, читала книжки, пела, рисовала. И все только для меня. Так было до Антона. Тут-то у меня кусок и застрял в горле. Я встала, выплюнула его в ведро и ушла на свою кровать. Теперь она точно только моя. Я разлеглась на двух подушках, раскинула руки и ноги. Я одна. Это называется вдова. И я не почувствовала, я увидела, как что-то огромное и тяжелое летит с неба на меня. Меня придавило, прижало, а потом вдруг сползло, откатилось от сердца на пол.

И вдруг в груди потеплело, защекотало, захотелось встать и что-то сделать. Например, позвонить свекру. Как он там? Что думает? Понимает, что я теперь вместо его любимого Антона? Я — его наследница.

Набрала. Он даже не ответил на мое «здравствуйте». Быстро проговорил:

— Кристина, не могу сейчас ни с кем разговаривать. Извини. Мои тебе соболезнования.

И положил трубку.

Мне стало почти смешно. Теперь осталось Марии позвонить и обменяться соболезнованиями. Какая нелепая ситуация! Когда-нибудь все уляжется, все успокоятся. Марии надоест быть бедной и одинокой, и она придет ко мне. Сразу не скажет, что ей нужна помощь, я сама это пойму. Открою сейф, в котором будут деньги от продажи особняка Серебровых, и просто насыплю, не считая, ей полную сумку. Отмахнусь от благодарности, и мы пойдем пить чай не с ее пирогами, а с самыми лучшими пирожными из дорогого ресторана. Я достану вино и два бокала. Разолью и скажу:

— А теперь, Мария, послушай, что я тебе когда-то подарила. Не хотела, но подарила. И теперь не жалею. Это не ты подарила мне жизнь, я бы и без тебя выжила. Это мой тебе был подарок…

И расскажу все. В ту ночь я лезла на стенку без Антона, который спокойно отсыпался у своего папаши. Мне было темно на душе, муторно, одиноко. Оксана с Катериной ушли, когда травяные отвары у меня уже из горла лезли. Я нарочно при них закрывала глаза и даже немного похрапела, так они мне надоели. Но все средства перестали работать. Я смотрела на провод от телевизора и думала о том, трудно ли на нем повеситься. Как его цеплять, долго ли будет больно, душно, страшно…

Когда стало совсем невыносимо, выскочила из квартиры. Сама не заметила, как пришла к дому Марии. Посмотрела на ее темные окна, подумала, что она уже спит. На секунду сердце зашлось: так захотелось, чтобы она меня пожалела. Только она и никто другой. А потом сразу вспомнила, что она и есть — мой главный враг. Ох, какая ненависть меня охватила! Лучше бы у него было сто чужих баб, но не одна Мария.

Я там стояла долго. И вдруг у подъезда остановилась машина. Из нее вышел любовник Марии — Борис. Жесткий, неприятный мужик. Он не просто помог Марии выйти, он ее грубо вытащил. Они остановились под фонарем, и я увидела, что у нее лицо разбито, платье скомкано. Они зашли в подъезд, свет в квартире загорелся. Я все ждала, сама не знаю чего. Потом он вышел, сел в машину, уехал. Я подождала еще какое-то время, потом тихонько поднялась без лифта по лестнице, открыла дверь своим ключом, заглянула из коридора в спальню. Мария лежала на кровати с закрытыми глазами. Наверное, спала. Может, обморок. Я стояла, смотрела… И вдруг поняла, что надо сделать. Быстро вышла, вернулась домой. Собрала весь галоперидол, который мне дал Герман, открыла капсулы — много — и высыпала порошок на бумажку. Вернулась с этим в квартиру Марии. Там было все по-прежнему. Мария точно спала. На столике рядом с кроватью стояла бутылка вина. Не полная, меньше стакана. Я высыпала в вино порошок. Затем выключила свет. В темноте подняла голову Марии, сжала ее щеки, сунула горлышко бутылки в рот и заставляла пить, пока вино не полилось обратно. Отпустила, она обмякла, кажется, потеряла сознание. Так легко было придушить подушкой. Но я не смогла. Надо просто подождать. Я вернулась к себе. Сидела там и смотрела на часы. К утру все должно было кончиться. Я вернулась в квартиру, посмотрела на нее, вроде мертвая. И позвонила в полицию.

У Марии оказался удивительно сильный и здоровый организм, как мне потом сказали в больнице.

Так и получилось, что я подарила ей жизнь, своему мужу — любовницу, себе — еще большие мучения, чем до того.

И вот теперь нет Антона. Нам нечего больше делить. Мне бы одно понять: прошла ли моя ненависть к ним обоим? Сыта ли я тем, что с ними случилось? Наверное, нет. Это главное, что у меня есть. Эта война, которая не кончается, потому что победы быть не может. Предательство — или случилось, или нет. Оно больше, чем жизнь. Его можно убивать бесконечно.

Было позднее утро, Кристина крепко спала. Наконец-то она отдыхала. Раньше ее сон был мучительным испытанием: как будто она шла по пустыне и острым скалам. Падала, разбивалась, цеплялась за песок и камни. А горсти белых и разноцветных шариков, которые она глотала, ничуть не помогали, только обостряли ее неприкаянность, страх, жажду и тоску. И вот он, долгожданный сон, и никому она не даст его потревожить. Она хочет отоспаться от всего, что с ней было. И встать другой.

Настойчивые звонки в дверь сначала просто немного мешали, как зуд комара над головой. Потом они стали навязчивыми, кромсали сон. Кристина открыла глаза и бездумно уставилась в потолок. Кто может к ней так настойчиво ломиться? Кто бы там ни был, она имеет полное право не открывать. И Кристина сладко потянулась.

Звонить продолжали, даже постучали кулаком в дверь. Догадка была одна: Мария испугалась, что Кристине плохо, позвала своих дружков-следаков. Кристина решила посмотреть в глазок. За дверью наступила тишина. Кристина увидела каких-то людей, попыталась на цыпочках отойти, но раздался громкий, как будто металлический голос: